Глядя на сидящую напротив Афродиту, Гадес всё это понимал и отслеживал, но оставался беспристрастным. Оставался одним из четырёх богов, кто не поддавались прелести Афродиты*, видя её равнодушно. Золотая амурная стрела купидона не принудила его испытать доселе незнакомое чувство влюблённости, она высвободила прежнее, возникшее в сердце Гадеса, собственное, самостоятельное чувство любви к Персефоне. Стрела была ключом, а не причиной.
— Что привело вас ко мне?
— Давняя проблема, доктор Дюморье. И личный вопрос. Ответите мне?
— Как обычно, если то в моих силах.
— Полагаю, что в ваших. Буду с вами честен, — Лектер мягко повёл головой, но взгляд его был тёмным и всецело сосредоточенным на том, что говорит и делает Беделия, — Персефона нашлась. Джек Кроуфорд нашёл её. Как оказалось, уже давно. Но по определённым причинам полагал за лучшее утаивать своё открытие, до недавнего времени.
— Я слышала об этом. И имела, скажем так, сомнительное удовольствие близко общаться с Персефоной. Потому что она заявилась ко мне, не удосужившись себя раскрыть. Но была чрезвычайно требовательна и настойчива.
— У неё были причины поступить так.
Афродита медленно улыбнулась одними губами и, одновременно с этим, отклонилась назад.
— Право же, в последнее время я всё чаще прихожу к мысли, что вокруг какой-то чёртов маскарад. Одно скрыто под другим.
— Возможно, это оттого что и мы сами не показываем своих личин, — напомнил Гадес.
— Ох, да безусловно, мы все носим качественные человеческие костюмы, получая то, что нужно нам настоящим, — Афродита сцепила пальцы на колене. — Вот вы, к слову, теперь тоже получаете то, что нужно. Разве не так?
Гадес повёл бровью.
— Возвращаясь к нашим… Ваша маленькая Персефона была так настырна и категорична, добиваясь моей помощи в достижении своей цели. Боюсь представить, как велика её настойчивость добиться вас.
Гадес обсмотрел Афродиту всю, от кончика туфли до золотистой макушки, отмечая и раздражение, и стремление насмешливо уколоть. Но ещё… Ещё это был испуг.
— Она же настойчива? И как вам? Справляетесь с обожающим, юным и доступным телом? Полагаю, это сложно. В вашем-то возрасте, доктор Лектер. Чем мы старше, тем больше власти имеет над нами юность. И тем меньше мы можем ей дать.
Гадес отметил и провокацию, но сказал совершенно иное:
— Как вы знаете, Персефона тысячи лет была потерянной богиней. Её не было там, где властен я, иначе я и смерть нашли бы её. Но её не было и там, где властна жизнь. Иначе любовь матери и отца тоже нашла бы её. Где есть то, чего не достигает любовь, доктор Дюморье?
— Буду и я с вами честна: я не знаю такого места. Сам принцип сотворения сущего отрицает такую пустоту. Пассионарность в виде любви, стремление жить сотворили даже Мрак и Ночь. Не говоря о рождении богов. Они, то есть мы, есть повсюду. Понятие бога синонимично понятию любви. Так что такого места нет. Я не смогу помочь вам с тем, чтобы понять, где была Персефона.
— Вы нечестны со мною. Богиня любви априори не может оказаться бессильной в этом вопросе.
— Обвиняя меня в нечестности, вы демонстрируете субъективное восприятие моих слов, доктор Лектер. Что не удивительно. Вы в принципе склонны игнорировать любые мои утверждения.
— А вы раздражены.
— Понятно, что раздражена. В телефонной беседе вы проигнорировали мой отказ принять вас. А теперь игнорируете мои слова уже лично. Можно заподозрить, что настойчивость продиктована вашим чувством одиночества. Сильного одиночества, раз вы так искали встречи с той, кого доселе сознательно избегали.
Гадес видел, что Афродита уже дважды попыталась отвлечь его внимание от развития требуемой ему и не дающейся в руки идеи. Сначала решила задеть его сексуальность, теперь же личные качества, ставящие его в стороне от сонма прочих богов.
— Раз так, — Гадес посмотрел на свои руки, в которых аккуратно лежало свёрнутое пальто, — простите за бесполезное беспокойство.
— Прощаю, — с облегчением кивнула Афродита. — Бокал вина перед уходом? Белое или красное?
— Я буду розовое. И перед уходом ещё один вопрос, доктор Дюморье. Как ваш муж?
Афродита скрылась за баром, поэтому видеть её не было физической возможности. Но слышно было преотлично.
— С Гефестом мы давно не разговариваем. Наша женитьба была ошибкой и прихотью Зевса. Очень остроумно было отдать меня в жёны самому уродливому из богов, который к тому же так невезуч, что до сих пор притягивает к себе увечье за увечьем. Увольте, доктор Лектер.
— Но ведь он умён невероятно, — напомнил Гадес.
Афродита фыркнула в свой бокал.
***
Гефест** Мириам Ласс, как и заметил Гадес Ганнибала Лектера, действительно слыл умным богом. А ещё он был богом-трудягой. И богом, как заметила уже Афродита Беделии Дюморье, некрасивым и увечным.
Ганнибал Лектер застал Мириам уходящей на ланч. Пользуясь теплом и ярким светом уже майского солнца, она не надевала пальто, а спускалась от проходной в лёгкой блузе с коротким рукавом, не скрывавшей отсутствия до плеча правой руки.
— Здравствуйте, мисс Ласс, — Лектер протянул ей руку, и Мириам пожала ему ладонь тонкими и особо прочными армированными пальцами.
— Какая красивая, — Лектер кивнул на протез.
Мириам польщённо улыбнулась и согласилась:
— Поверите ли, доктор Лектер, но я сама писала алгоритмы для манипулятора этого протеза. И он, не побоюсь этого слова, очень неплох.
— Мне кажется, иначе и быть не могло с вашими способностями.
— Вы по делу?
— Да. Уделите пару минут?
— Только пару. Умираю с голоду.
— Я только что от вашей божественной супруги, — Гадес встал так, чтобы Мириам пришлось развернуться к солнцу, смотря за ним.
И прежде чем так и сделать, она качнула головой в движении «да что вы говорите», а после хмыкнула:
— Это давно пустая формальность. Мы перестали поддерживать любую видимость супружества, после того как Афродита скомпрометировала себя с Аресом перед всеми богами в нашей супружеской кровати, — и, уже встав против солнца, жмурясь и прикрываясь живой рукой, уточнила: — Так что за дело, доктор Лектер?
— Я запретил тебе умирать, когда мать, видя твоё уродство при рождении, сбросила тебя в океан, — сказал Гадес.
— Да, ты не допустил моей смерти, отозвал Танатоса и заставил океанид спасти меня, чтобы я мог выжить и в кузнях Тартара достичь невиданного мастерства. Так что? Неужто тебе понадобилась новая золотая колесница? — Гефест Мириам Ласс вынула из сумочки солнцезащитные очки и надела те.
— Смешно, — без улыбки похвалил Гадес, — но не это. Афродита отказалась мне помочь, а она единственная может знать ответ на интересующий меня вопрос: где была Персефона всё то время, пока считалась пропавшей? Ты, пусть это и не принесло тебе особого восторга, всё же был её мужем. Что скрывает твоя жена?
— Ах, этот мальчик Грэм, который сдал нам Элдона Стаммитца, Баддиша и Дэвона Сильверстри? Он хорош. И Персефона хороша, — похвалила Гефест, не спеша отвечать.
— Благодарю, — согласился Гадес.
— Но почему ты думаешь, что Афродита должна знать, где скрывалась Персефона?
— Её спрятали. Гелиос ослепла от собственного излучения и не могла видеть: ни кто похитил Персефону, ни куда её поместили. Я ищу следы.
Мириам недовольно отвернулась, а когда снова заговорила, Гадес увидел своё отражение в зеркальной поверхности солнечных линз.
— Она испугалась признаться тебе, потому что осведомлённость выдала бы её как соучастницу.
— Чью?
— Ты угадал несколько минут назад. Не спрашивай меня более. Как ты уже сам напомнил, Афродите я всё же муж, так что не хочу становиться причиной её смерти.
— Но ты знал?
Гефест Мириам Ласс сняла очки и хмуро посмотрела в сторону:
— Я не знал. Уверен, что не знал точно. Я догадывался. Приносить тебе Афродиту на блюде не стал бы. И сейчас не хочу. Но ты сохранил мне жизнь. Так что просто подумай лучше. До свидания, доктор Лектер.