Бассейн и прилегающую к нему зону накрыла тень, под водой засверкали таинственные огоньки, а по краям террасы начали зажигаться фонари. Продавец из обслуги деловито убирал с небольшого стенда шляпы, солнцезащитные очки, надувные игрушки и кремы для загара. Женщина лет под пятьдесят в бордовом купальнике осторожно спускалась в джакузи у бассейна — послышалось ее удовлетворенное «Уф-ф!».
Пляж оказался почти безлюдным. Видимо, отдыхающие либо уже ужинали, либо ушли переодеваться к вечерней трапезе.
И тут Нико увидела его…
На краю дощатых мостков в кресле-каталке сидел старик — там, где настил расширялся и образовывал платформу над ведущей к песку лестницей. Плечи его укутывала шаль, а глаза остановились на буреющем горизонте. Рядом стоял, облокотившись на перила, медбрат-ямаец, погруженный в музыку, которая раздавалась в наушниках его «Уолкмана». «Регги», — подумала Нико, уловив привычный ритм на фоне приглушенной плоской мелодии.
Берег был почти пуст. Кроме ямайца и старика, Никки заметила неторопливо бегущего вдоль линии прибоя человека да парочку, склонившую головы в поисках раковин.
И все. Нико осталась наедине с Нико, один на один. Ее полотенце упало на песок, и она вступила в теплые воды залива. Николь побрела навстречу заходящему солнцу, которое, казалось, балансировало на темном ободе горизонта, окрашивая небо цветом миллиона глянцевых новогодних открыток.
«Она на небесах», — подумала Никки, наблюдая, как девушка с ее фигурой и лицом входит в море. Отмель — здесь было не глубже чем по колено — тянулась на целую милю в океан. Нико отступала все дальше и дальше в море, видя, как ее отражение уменьшается в глазах старика. Наконец ее шаги замедлились, и вот она остановилась, опускаясь на колени. Откинулась на руки, нежась в теплых водах залива и слушая крики кружащих над головой чаек. Казалось, она надолго замерла в одной позе, обратив закрытые глаза к небу, затем развернулась на левой руке и одним движением встала на ноги — так быстро, что если бы кто-то взглянул на нее со стороны, то вздрогнул бы от неожиданности.
Тяжело переставляя ноги, Николь вернулась на берег, подхватила полотенце и поднялась по ступеням на мосток. Проходя мимо старика, девушка застенчиво улыбнулась и стеснительно поздоровалась. Ямаец ее даже не заметил — весь ушел в меланхоличную мелодию Боба Марли. Медбрат стоял на месте с закрытыми глазами и, покачивая плечами в такт музыке, тихо напевал: «Нет, женщина, не плачь…»
В ванне у калитки Нико ополоснула ноги, надела шлепанцы на ремешке и прошла по террасе к лифту.
Уже в номере она достала из холодильника бутылку шампанского, открыла ее с тихим хлопком и наполнила высокий фужер из тех, что стояли в застекленном шкафчике на кухне. Пригубила вино. Вкусное, даже очень.
Устроившись на диване, Никки поставила шампанское на журнальный столик и вынула из футляра ноутбук. Подсоединила его к телефону, подождала, пока загрузится центральный процессор, и с помощью пластикового трафарета направилась на секретный сайт, что посещала днем раньше. Как обычно, подвела курсор к прямоугольнику с датой, затем пометила число своего рождения, и…
«Привет, Нико».
Курсор беззвучно мигал, ожидая ответа.
Опустив пальцы на клавиатуру, она набрала: «Картинку, пожалуйста».
В тот же миг в центре монитора повисли, точно паук на конце невидимой нити, крошечные песочные часы. Через некоторое время экран полоса за полосой начал заполняться фотографией старика. Того самого, что сидел в инвалидном кресле восьмью этажами ниже.
Теперь, когда вероятность ошибки была исключена, Нико направилась к складной полке в шкафу. Здесь лежали ее вещи: потрепанный кожаный чемодан для одежды и водонепроницаемый, цвета зеленого лайма, футляр из армированного пластика с пенопластом внутри. Никки покрутила колесики на кодовом замке, язычки пружиной вышли из пазов, и футляр открылся.
Нико хозяйским взглядом окинула «инструмент».
Его части покоились в специально подогнанных пенопластовых отсеках и в сборе представляли собой самую совершенную снайперскую систему из тех, что можно купить за деньги. 24-миллиметровое дуло с цилиндрическим затвором, издав убедительный щелчок, соединилось с матово-черным стеклокевларовым стволом. Оптический прицел «Льюпольд» крепился на стволе с помощью колец и оснований в паре с биквадратным лазером. Упор обеспечивался раскладной харрисовской сошкой, а беззвучность выстрела гарантировал бельгийский геликоидальный глушитель, ввинчивавшийся в двадцатидюймовый ствол винтовки.
Нико с легкостью собрала систему — сказывалась практика, на все ушло около тридцати секунд — и испробовала спуск. Затем вставила в паз округлый патрон с тефлоновым покрытием и отправила его на место. В сборе — с глушителем, оптическим прицелом и лазером — винтовка весила почти одиннадцать фунтов, и поэтому для точности выстрела штатив был необходим.
Выйдя на балкон, Нико заметила, что солнце уже почти ушло под воду, а на фоне темнеющего, окрасившегося в синюшно-черный цвет неба тусклой полосой кровоточил горизонт. В вечернем бризе трепетала листва десятка подсвеченных снизу пальм.
Впрочем, старик оказался на прежнем месте: сидел в кресле, радуясь последнему вздоху уходящего дня.
Лежа на животе, Нико просунула дуло винтовки сквозь балюстраду на краю балкона и установила оружие на сошку, сняв вес с рук. Посмотрела в прицел и включила лазер: лучик кроваво-красного света замер между четвертым и шестым позвонками старика. От конца ствола до жертвы пулю отделяло менее двухсот ярдов, для Нико — легкая цель даже в сумерках, и все-таки алая точка дрогнула на спине мишени. Палец согнулся на курке, подтягивая его к Никки. Казалось, прошла вечность. Затем винтовка спазматично ударила в плечо девушки, и раздался звук — будто в соседнем номере кто-то откупорил бутылку шампанского. Старик дернулся вверх и замер, точно пронзенный разрядом электричества, но тут же обмяк, завалившись в кресло. В том, что его позвоночник перебит надвое, сомнений не оставалось.
Ни дыма, ни вспышки, которую мог бы заметить нечаянный свидетель. Нико стреляла субконичным патроном, и единственным звуком, который мог бы ее выдать, был звук хлопнувшейся в спину старика пули.
Хотя и это не имело значения. Все равно никто не обратил внимания — ни потерявшийся в песне Боба Марли ямаец, ни дети в бассейне, чей смех позвякивал в сумрачном небе, как музыка.
Нико села на пол и разобрала оружие. Шито-крыто. Поднялась на ноги и уложила части винтовки в футляр набора для подводного плавания, на их привычное место. Наконец покрутила латунные колесики кодового замка и пригубила шампанское. Теперь можно и расслабиться: с бокалом в руке она вышла на балкон, села в ротанговое кресло и стала ждать начала светопреставления.
Пока результаты ее действий оставались незамеченными: ямаец, прикрыв глаза, ритмично кивал в такт одинокому концерту «Уолкмана»; пара, искавшая раковины, и бегун давным-давно скрылись из виду; девчонки перестали загорать. Дама из джакузи, тяжело переставляя ноги, направлялась к лифтам. Ребятня все еще плескалась в бассейне, не обращая внимания на призывы матери, стоявшей над ними с полотенцем в руках и умолявшей вылезти из воды. Прошла минута, две, пять… Солнце зашло за горизонт, и в небе осталось лишь несколько тонких красных полос. Наконец, будто только теперь осознав, что почти наступила ночь, ямаец снял наушники, крепко схватил ручки кресла и покатил старика по мостку, так и не заметив, что его подопечный мертв.
Однако это не укрылось от глаз плещущихся в бассейне ребятишек. Нико увидела то же, что и дети: бездыханный старик тяжело обвис в кресле, глаза закатились, а на груди — там, где пуля, прорвав в шали дыру, выскочила и упала несчастному на колени, — расцвел кровавый бутон.
Какая-то маленькая девочка завизжала, и мать сделала ей замечание, решив, что дети балуются. Никки стояла на краю балкона, потягивая шампанское, и слушала, как женщина выговаривает дочери: «Ну все, Джесси, мое терпение лопнуло. Последний раз я тебя…» Тут голос оставил ее, дыхание пресеклось, и дама глотнула воздух. Затем последовал второй судорожный вдох, будто кто-то собирался с силами, готовясь закричать, — и ночь пронзил вопль ужаса.