Старик замялся и пожал плечами.
— Что ж, — пробормотал он, обращаясь не столько к гостям, сколько к себе, — вряд ли это является секретом в наши дни… Двадцать лет назад уже проходили парламентские слушания и судебные процессы на эту тему, написано много книг…
— Верно. Так что это были за исследования?
— Мы изучали гипноз, телепатию и управление психикой. Еще, пожалуй, назову дистанционное наблюдение. Занимались и психологической обработкой объектов с использованием условных рефлексов: унижения и боли.
— Унижения и боли? — потрясенно повторила Эйдриен, не в силах поверить своим ушам.
— Да, этими физиологическими факторами — как усилить их в психике испытуемого, закрепить и использовать. Более того, мы научились замерять их, — добавил Шапиро. — Только эксперименты с болью оказались не слишком полезны.
— Почему? — поинтересовался Макбрайд.
Ученый вздохнул:
— Кое-какие сложности с подбором персонала. Видите ли, специалисты, которые дорожили своей репутацией, отказывались иметь с нами дело. А те, кто соглашался, не оправдывали ожиданий в плане объективности.
Льюис удивленно хмыкнул:
— Как же так?
— Постепенно исследования перешли за ту тонкую грань, которая отличает науку от садизма. Так же как эксперименты с наркотиками стали мешаться с сексом. Откровенно говоря, Программа в целом оказалась связана с использованием сексуальных импульсов, что наложило отпечаток на результаты.
— Вы упомянули об «управлении психикой», — подсказала Эйдриен.
Шапиро поерзал на подушке — ему был явно неприятен этот разговор.
— Да.
— Расскажите вкратце.
Отставной церэушник некоторое время помолчал, а потом все же ответил:
— Мы изучали способы управления психикой, производя опыты, в ходе которых испытуемый получал большую дозу какого-нибудь психоделического препарата и помещался в темную герметичную среду. Затем на него воздействовали с помощью многократно повторяющихся записей с определенной информацией. Предполагался терминальный исход эксперимента.
— Вы сказали, в герметичную среду? — переспросила Эйдриен.
— Да, мы использовали металлические ящики. Наподобие тех, в которых хранят покойников в моргах, — пояснил Шапиро.
Макбрайд раскрыл рот, одновременно формулируя в уме следующий вопрос:
— А что вы имели в виду под терминальным исходом?
— Никто не умер, — заверил Шапиро, — однако считали, что испытуемые уже не поправятся. Так в большинстве случаев и происходило.
— И что же…
— Шестьсот миллиграммов ЛСД ежедневно, — сказал ученый. — От двух до шести месяцев в полной темноте.
Ни один из гостей не проронил ни слова. Наконец Эйдриен обрела дар речи и прошептала:
— Как вы могли?
Шапиро взглянул ей в глаза и намеренно исказил смысл вопроса:
— Насколько я помню, мы вставляли испытуемым катетеры, и питание они получали внутривенно.
— Господи, — тихо проговорил Льюис.
— Вам налить? — предложил хозяин.
Эйдриен поежилась и отвернулась, Макбрайд покачал головой. Шапиро смежил веки и некоторое время просто сидел, вкушая прелесть момента: потрескивающий в очаге огонь и вкус «Старой красной лозы». Когда через некоторое время старик открыл глаза и заговорил, гостям стало неуютно. Переход оказался столь резок, что Эйдриен вспомнила о хищных птицах — орлах или ястребах, с их пристальным и жестоким взглядом.
— Догадываюсь, о чем вы думаете, — проговорил хозяин дома.
— Полагаете?
— Вы считаете меня военным преступником.
Фраза потонула в мертвой тишине — никто и не подумал возразить.
— Что ж, — заключил Шапиро, — думаю, вам стоило бы там побывать. — Он пригубил вино и взглянул на собеседников. — Теперь легко осуждать то, чем мы занимались тогда. Трудно в это поверить, но намерения людей, создававших Программу, были чисты как первый снег.
Глаза Эйдриен округлились, и бывший разведчик продолжил:
— Те люди знали, на что способны Гитлер и ему подобные. Поэтому они готовились фанатично защищать свободу. Знаю, звучит банально — разговоры о свободе всегда кажутся банальными, — но я сказал правду. — Ученый-разведчик умолк и, опершись левой рукой о пол, с неожиданной для его возраста ловкостью вскочил на ноги. Пройдя к печи в противоположном углу комнаты, он открыл дверцу, помешал кочергой угли и подкинул свежее полено. И снова обернулся к гостям: — Изначально Программу разработали, чтобы выявлять и устранять таких, как Гитлер и Сталин, не допускать их прихода к власти.
— То есть в рамках Программы выращивали наемных убийц? — предположил Макбрайд.
Старик пожал плечами:
— Отчасти. Идея заключалась в том, чтобы создать агентов с контролируемым поведением, готовых пойти на задание, даже если его исход противоречит инстинкту самосохранения.
— А это как понимать? — спросил Льюис.
— Полагаю, что агентам внушали не бояться смерти, — предположила Эйдриен.
Шапиро едва заметно склонил голову, неохотно соглашаясь.
— Выживание агента не являлось для нас решающим фактором. Если агент выживает и пойман, то возникают проблемы. А людям так или иначе свойственно попадать в ловушки… Не в первый и не во второй раз, но рано или поздно это происходит.
Гости взглянули на хозяина дома.
— Предположим, ружье даст осечку, — объяснил Шапиро. — Или полицейские неожиданно заинтересуются безобидными на первый взгляд вещами — так ведь тоже происходит. И скоро вы узнаёте, что ваш человек подвешен за ноги в подвале министерства безопасности какой-нибудь страны и все норовят задать ему вопросы. Вот поэтому мы довольно активно разрабатывали способы создания особых агентов…
— Попробую угадать, — вызвался Макбрайд. — Вы сводили их с ума?
Шапиро направлялся к столу, будто взвешивая эту формулировку. Он устроился на подушках и ответил:
— Нет. Если бы мы сводили агентов с ума, они оказались бы не в состоянии функционировать. Мы потратили годы и довольно крупные суммы денег на изучение дифферентной амнезии и способов расщепления личности[44]. И в конце концов нашли оптимальное решение: воспоминания-ширмы[45]. Впрочем, даже с ними возникали проблемы. У агентов наблюдалась тенденция к дестабилизации личности, и поэтому требовался психотерапевт, осуществлявший постоянную подпитку информацией.
Эйдриен взглянула на Макбрайда, затем обратила озадаченный взгляд на Шапиро.
— Что такое воспоминание-ширма? — поинтересовалась она.
Ученый задумался.
— Это ложные воспоминания, смехотворные уже в своей основе. Любой, кто будет настаивать на их истинности, сам себя дискредитирует.
— Вы не могли бы пояснить на примере? — попросил Макбрайд.
— Меня похитили пришельцы и отвезли на подземную базу в Антарктике, — проговорил ученый.
— В детстве меня истязали сатанисты, — добавила Эйдриен.
— Точно, — сказал Шапиро. — Говорящий — а в нашем случае убийца — моментально становится в глазах слушателей «тихо помешанным». Что, как вы можете себе представить, выглядит убедительно для каждого.
— Убедительно? — бросила ему в лицо Эйдриен. — Вы говорите о человеческих жизнях. Вы говорите о моей сестре!
Старика потрясла неожиданная вспышка гнева со стороны гостьи.
— Я говорю гипотетически. А кроме того, Программа вряд ли имеет какое-то отношение к вашей сестре, если только она не гораздо старше вас.
— Как вы смеете такое утверждать? — возмутилась Эйдриен. — Вы же видели имплантат.
— Нас перестали финансировать лет тридцать назад. К тому времени подавляющее число проектов переместилось за границу. Шестидесятые, что вы хотите! Каждый, кому не лень, проводил собственные эксперименты по управлению рассудком.
Неожиданно для себя Лью улыбнулся:
— Вы сказали, исследования переместились за границу?
— Большая часть работ проводилась в университетах и исследовательских институтах. Финансирование шло через фонды и учреждения, которым мы могли доверять. Когда агентством пристально заинтересовались конгресс и журналисты, некоторые особенно секретные проекты пришлось переместить за рубеж. К тому времени когда комиссия Рокфеллера приступила к расследованиям, вся деятельность оказалась прикрыта, а я ушел в отставку.