Филин перехватывает мой взгляд и воодушевленно открывает рот.
Терпеть не могу разговоры с незнакомцами в больших компаниях — самые занудные из них неплохо разбираются в невербальных сигналах и, завидев проблеск интереса, тут же плотно присаживаются на уши.
Но Филин лишь судорожно облизывает верхнюю губу и усмехается:
— Да ты не вкуриваешь. Я люблю их и все, что они делают. Юрец — мой гуру. Он… гребаный философ. Но не музыкант…
— А ты можешь лучше? — огрызаюсь я, хотя полностью согласна с ним.
— Я вообще ничего не могу.
Он прислоняется лбом к стеклу и замолкает.
Зато я какого-то лешего продолжаю пялиться на него и замечаю острые скулы и длинные ресницы. Юра великодушно общается со всеми, но оставляет возле себя только красивых людей.
У этого парня есть все шансы влиться в тусовку небожителей и внести хоть какое-то разнообразие.
— А как, по-твоему, должно быть? — снова не выдерживаю я, и он, нехотя оторвавшись от созерцания унылых видов, отзывается:
— Должно быть так, чтобы выворачивало.
Под его носом белеет тонкий шрам, предплечье обмотано грязным бинтом, в темных глазах застряло такое отчаяние, что мне становится дурно.
…В моей жизни нет места чудесам. Никогда больше…
Я перепила и с содроганием отставляю стакан.
Юра с его многочасовыми рассуждениями на тему самовыпила и депрессии на самом деле не знает, о чем говорит. А этот мутный Филин точно повидал в жизни некоторое дерьмо. Группе нужна свежая кровь. А мне… хочется вцепиться в него обеими руками.
— Так почему же ты нажрался до отключки, вместо того чтобы сыграть с ним, как обещал?
Филин дергается, быстро проводит языком по краю верхней губы и настороженно прищуривается:
— Откуда ты…
— Я — его боевая подруга! — смеюсь и наслаждаюсь растерянностью парня. У него натурально отвисает челюсть, на щеках проступают бордовые пятна, рот кривится.
Внезапно до меня доходит: странности его мимики — это тик. Он болен… И мучительный стыд бьет под дых.
— Я не пил. Просто плохо спал ночью. Нашел место потише и вырубился… — признается Филин. — Юрец видел? Это к лучшему. Все равно я вам не подойду.
Из сумрака ниши хорошо просматривается Юра, сияющий в свете софитов.
Некстати одолевают мысли о предстоящих долгих вечерах и пустых разговорах, о пьянках и дискуссиях с претензией на интеллектуальность, о несмешных роликах, оператором которых я являюсь, и становится нечем дышать.
Огонек болезненной надежды в темных глазах Филина гаснет.
— Посиди тут, ладно? — Я слезаю с подоконника и на затекших ногах тащусь к ребятам. Мною движет альтруизм, но еще сильнее — низменное эгоистичное желание стать вершителем чьей-то судьбы.
Прорываюсь сквозь разгоряченных поклонников и усиленно жестикулирую до тех пор, пока взгляд Юры не проясняется. Продолжая играть, он склоняется ко мне, и я изо всех сил ору ему в ухо:
— Тот чувак очнулся. Прослушай его!
Забив на припев, Юра тщетно пялится в глубину флэта, вкратце обрисовывает собравшимся ситуацию, приглашает Филина на сцену, и тот, спотыкаясь и дергаясь, подходит. Осторожно перенимает из рук Юры дешевую гитару и вешает на плечо. Его трясет от волнения, а рот ежесекундно искажает тик.
— «Веревку» знаешь? — снисходительно спрашивает Юра. Филин кивает, а поклонники разочарованно воют.
Мрачный здоровяк с милой кличкой Дейзи лупит по барабанам, к ритму присоединяется бас вечно пьяного Ками и лажовое соло нервного Никодима.
Юра скептически смотрит на действо и ядовито ухмыляется, предвкушая полный провал. Мне хочется сбросить с талии его тяжелую граблю, но я терплю и ковыряю заусенцы.
Вопреки ожиданиям, Филин вступает вовремя — играет нарочито грязно, но мощно, и новое звучание пробирает до костей. А потом он подходит к микрофону и закрывает глаза.
«Веревка» — «хит всех времен и народов», по традиции завершающий каждое выступление «Саморезов», — обычно провоцирует безудержный слэм и угар, но сейчас публика стоит неподвижно.
Финальные аккорды растворяются в прокуренном воздухе, и флэт накрывает тишина.
Бледный от напряжения Филин шарит взглядом по лицам собравшихся, на миг задерживается на мне, но тут же переключается на Юру. Мое сердце колотится в горле.
Раздаются ошеломленные матюги и жидкие аплодисменты.
С пальцев парня и струн под ними капает кровь.
6
Юра мгновенно трезвеет, расслабленным жестом из рекламы шампуня поправляет свое роскошное каре и широко лыбится. Он тоже ошеломлен, но старается не подавать вида.
Сразу после эпичного выступления Филина ведут к одному из диванов, Юра лично идет в бар, возвращается и вручает ему бутылку пива.