Лика взъерошила его волосы, любуясь чертами лица:
— Я люблю тебя.
Вадим нежно поцеловал ее:
— Спасибо, ангел мой.
Глава 18
Вадим осторожно высвободился из объятий жены, обвившей его словно плющ руками и ногами. Провел ладонью по оголенному плечу: может, ну ее, старушку Аделаиду? И вздохнув, укрыл плечи Лики. Девушка сонно улыбнулась, смешно чмокнув губами. Мужчина залюбовался спящей женой, посидел, разглядывая длинные реснички, голубоватые веки, черные локоны, прикрывшие щеку и лоб, очень светлую кожу.
— Белоснежка, — улыбнулся, и нехотя встал. Пора.
Вадим не спешил на встречу. Он наслаждался удивительно солнечным днем, тишиной и величавой природой — уникальным лесом из величавых лиственниц.
На душе было легко спокойно, он бы даже сказал — благостно. Мысль о жене грела, и словно лучик солнца, что пробирался в чащу, безжалостно разрывая ее мрак, освещала закоулки его сердца, очищая его от наносной грязи, черноты.
Подъезжая к монастырю, он издали увидел грузную фигуру в темной одежде.
Аделаида вышла ему на встречу? — изумился, отметив, что с появлением в его судьбе Лики, что-то радикально изменилось, и жизнь стала все больше удивлять его. А он-то уже думал, что потерял способность чему-либо изумляться…
Вадим вышел из машины и степенно, опять удивляясь за то, но уже себе, подошел к женщине.
Аделаида Павловна очень изменилась с последней их встречи. Пожалуй, столкнись он с ней на улице — прошел бы даже не подумав, что эта старуха, с одутловатым, изрезанным морщинами лицом, усталым взглядом потухших глаз, одетая в простую юбку до пят и старую темную кофту, та самая интеллигентка, строгая, но элегантная дама — его несостоявшаяся теща.
Вадим несколько растерялся, увидев ее поклон, и неловко склонил голову в ответ:
— Здравствуйте.
— Здравствуй, Вадим, — оглядела его женщина с ног до головы, и опять поклонилась. — Слава Богу, что привел тебя ко мне, дал свидеться. Думала уж помру, прощенья не вымолив.
— Простите?
— Это ты меня прости Вадим, — выговорила с трудом. В глазах появились слезы. — Вижу, помиловал тебя Господь. По праву. Я молилась за тебя. Прошу, прости ты меня, душу грешную.
— За что? — голос Вадима подсел от неожиданности. Он готов был к чему угодно, но не к смиренному виду и тону, не к доброжелательности и искренней мольбе. Встрече, как с родным сыном.
— За все, прости сынок, за гордыню мою глупую, но особенно за дочь мою, семя дьявольское. За то, что поздно узнала, что она натворила. Возьми, — протянула темную тетрадку с желтыми страницами. — Все что от Верочки-голубки осталось. Дневник ее. Поздно я его нашла, слишком поздно — Ира с Егором уже вернулись после свадебного путешествия. Я еще радовалась, что дочь забеременела. Не заподозрила лжи, до того горем после смерти дочери придавлена была. Но видать на то воля была Господня. Ждал дневник Вероники часа своего и дождался, уж кто его со стола смахнул, и как он за ним полгода пролежал не замеченным?… Ты ведь за этим приехал? Прознал про Ирину-то? Понял. А я лишь догадывалась, что это она тебя тогда, с Маринкой сговорившись, в узилище упрятала. Ты всегда был умным, и я знала, что рано или поздно поймешь и придешь, вернешься за ответом, и спросишь за дела. Прости нас, — поклонилась опять.
Вадим взял из дрожащей старческой руки тетрадку и поддавшись порыву прикоснулся губами ко лбу женщины:
— Прощаю. Храни вас Бог.
Губы Аделаиды дрогнули, и в глазах появилась благодарность:
— Береги себя, — перекрестила мужчину. — Выполни просьбу мою, последнюю: не марай душу свою нечистыми делами. Господь сам разберет кому что.
— Хорошо, — согласился не думая, сглотнул комок в горле, и неожиданно попросил. — Благословите меня и мою жену. Мы обвенчались вчера.
Женщина улыбнулась совсем как Лика: светло, радостно и вновь перекрестила Вадима:
— Благословляю тебя раб Божий Вадим в супружестве. Дай вам Бог деточек здоровых, счастья да мира в семью. Берегите друг друга. Ну, иди, а я молиться буду за грехи свои да дочери… Если не трудно будет, сходи на могилку к Веронике. Нечего ей под чужим именем в земле лежать.
— Сделаю.
Женщина поклонилась в пояс и с просветлевшим лицом пошла за ворота монастыря.
Вадим смотрел ей в след и думал о тех вещах, что раньше не занимали его ум: о странностях жизни, о непредсказуемых, казалось бы, а на деле, абсолютно закономерных поворотах. О счастье, что для одних тлен — деньги да карьера, а для других яркое пламя в вечности — любовь да добрые дела не славы ради, души сохранения для. И о Боге подумал всерьез и неумело перекрестившись, поклонился закрывшимся воротам.
Посмотрел в небо, где меж верхушек лиственниц можно было увидеть парящую птицу.
— Спасибо Господи. За все спасибо, за каждый шаг, за каждую боль, что приблизила меня к Лике, — и усмехнулся, невесело почувствовав как защипало в глазах и слеза ринулась наружу, освобождая душу от гнета ошибок и зла. — Оставь мне Лику, дай ей здоровья и счастья, сбереги ее, Господи.
В это время Лика, сложив руки на коленях, сидела на высоком табурете напротив стола и зачарованно смотрела на работу гриль. Как ей удалось включить микроволновую печь и добиться действий, девушка не понимала и ждала подвоха.
— Привет, — бросила Светлана, зевнув. Прошлепала к холодильнику, достала пакет с соком и, хлопнув его на стол, посмотрела вверх, на ряд фужеров висящих над столом. — Ну-с, из какого сегодня будем пить? Тыды-дым- тым-тым-тым, — отбарабанила в раздумьях наращенными вчера по случаю свадьбы ноготками по столешнице.
Лика улыбнулась, радуясь: Светочке явно нравиться здесь — поет с утра. И белый махровый халат, что она ей подарила, одела не сопротивляясь — значит к душе. А как он ей идет? Загляденье!
И смущенно потупившись, сильней запахнула полы коротенького шелкового халатика, что подарила ей Света. Чудачка уверила ее, что сейчас модно ходить в таких вызывающе открытых невесомых тряпочках. Правда, что этот халат прикрывает — вопрос, но красивый, да, и Вадиму сильно понравился, особенно поясок — потяни и…
Лика покраснела и рассмеялась над своим смущением.
— Ты что? — сонно хлопнула ресницами Света.
— Счастливая я, — довольно заулыбалась Грекова. — Такая счастливая, что поверить до конца так и не могу, и хочется всех-всех чем-нибудь одарить, чтоб тоже радостно было.
— Угу. Блаженная ты, а они все счастливые, — махнула лениво ладонью. — Фужер дай, вон тот, синенький. Ага, и себе, соком побалуемся. Вадим-то где? Опять ускакал, улан горячий? — спросила, наливая сок.
— У него дела сегодня. И завтра, но не целый день. Он за всех хлопочет, совсем отдыха ему нет.
— Ничего, он дяденька здоровый, — фыркнула. Продегустировала сок и жмурясь от удовольствия, пропела. — Чем же суженный твой в медовый месяц занят, а? На кого поменял жену молодую?
— На нотариуса.
— А-а!.. Она женщина?
— Кто?
— Нотариус!
— Не знаю, — пожала плечами Лика: какая разница-то?
— А должна знать, муж-то у тебя подруга на зависть, смотри, загуляет или уведут. Если конечно держать крепко не будешь.
— Не буду, — мотнула головой. — Не красиво это. Вадим свободный человек, и не контролировать, ни держать силой я его не буду. У него свой ум есть.
— А у тебя его, — вздохнула. Вот и советуй блаженной как счастье обретенное удержать.
— И пусть. Жена на то и жена, что мужа слушаться должна, помогать, а не лезть в его дела, под ногами мешаться. Дергать по пустякам, ревностью изводить. Противно это, потому что ревность — проявление недоверия и чувства собственничества, а печать в паспорте, между прочим, не тавро раба!
— Ну, завелась! Я ж так, на всякий случай.
— А случай этот быстрей наступит, если свободу личности ущемлять. Я Вадиму не нянька и не соглядатай, а жена! Значит друг и помощник, тыл крепкий. А ты о чем говоришь?
— А если другую полюбит? Любовь мужская штука тонкая и величина непостоянная, — заметила Светлана. — Мало счастливой быть, надо ею оставаться, поэтому нужно учиться счастье держать, мужа то есть.