А потом она видит.
Четыре машины парамедиков центральной больницы уже тут — как, впрочем, и «скорые» областной.
— Каталки, носилки, защита… — командует Прайс, первой спрыгивая из машины.
Им навстречу идет человек в полицейской форме; кивком головы здоровается и говорит:
— Сержант Лоттер, это мой участок. Внутри люди, центральные двери заблокированы, эвакуируем через окна и задний вход, но…
— В смысле — центральные двери заблокированы? — Брук пытается перекричать свист ветра, шум воды пожарных и само пламя.
— Не могу знать, мэм. — Мужчина поправляет рацию. — Вполне возможно, литые замки расплавились от температуры…
— Какой бред, — фыркает Брук. — Выбить?
— Там вверху свод и массивные карнизы, если выбить двери, то все рухнет. — За сержанта неожиданно отвечает Стеф.
— А ты откуда знаешь, святоша? — Скотт вздергивает бровь.
— Тихо. — Прайс с трудом сдерживается от того, чтобы закатить глаза. — Что мы должны делать? — вновь обращается она к сержанту.
Тот открывает рот, но изнутри здания вдруг раздается нечеловеческий крик, полный боли и ужаса, перекрывающий все звуки вокруг; и алый купол, все еще объятый пламенем, со стоящим высоким резным крестом, раскалывается надвое и падает вниз.
На мгновение мир погружается в полную тишину.
Остатки купола раскалываются о крышу, почти полностью ее проламывая; кирпичная кладка крошится, словно песочное печенье, но выдерживает — и стены остаются целыми; только окна — резные иконные витражи — опадают тысячей мелких осколков.
Стальной крест вонзается в асфальт в десяти метрах от машины парамедиков, держит форму еще несколько секунд, а потом разваливается на металлические обломки.
Хлоя теряет способность говорить.
— Внутрь! Через проемы! — доносятся голоса спасателей.
Прайс скидывает оцепенение первой, расталкивает опешившую от такого зрелища бригаду, отвешивает подзатыльник Брук, пытающейся пошутить о том, что после такого им остается только уверовать, и кричит, чтобы все шли работать.
— Одна группа — одни носилки! Один внутри — один снаружи! Брук и я, Стеф и Зак, Трев и Эндж! Быстрее, там могут быть живые!
— Защиту надеть! — рявкает она еще раз.
Брук закидывает на плечо складные носилки, и, сгибаясь под тяжестью аптечки, они вдвоем бегут, пробираясь по камням, к проемам в стенах, которые были когда-то окнами.
Хлоя залезает первой, опережая бригаду «скорой», дежурящей у выходов, готовой принять пациентов.
Церковь кажется огромным мешком, наполненным кровью и едва слышными стонами: больше никто не кричит; везет, если на звук есть силы. Хлое кажется, что нет ни единого камня, не окропленного кровью. В метре от нее идет Эндж — Прайс слышит, как звенят ключи на его форме, и этот звон кажется ей таким родным.
— Господи, помоги, — слышит она его голос.
Они переступают через расщепленное камнями тело; пробираются вглубь — Хлоя уже привыкла, что «горячие точки» всегда достаются им, — и потихоньку, шаг за шагом, достигают середины.
Вместо купола-крыши сейчас зияет огромная дыра, лестницы наверх не видно, но она, наверное, и не была так нужна: посреди мозаичного пола, проткнутое католическим крестом с распятым Христом, лежит тело священника.
Энджел крестится.
— Я пойду направо, ты — налево, — вновь командует Прайс. — Увидишь живых — зови.
Чем сильнее они удаляются от выхода, тем тише становится; хотя Хлоя знает: это иллюзия, самообман, и если она сейчас глубоко вдохнет, то звуки накроют ее с головой.
Кроме камней и догорающих обломков, она не встречает ничего, поэтому возвращается обратно — и сразу же слышит голос Энджа из рации на плече:
— Хлоя… Ты должна это увидеть.
Прайс раздвигает руками остатки штор — и как только уцелели? — и сразу за ними наступает в лужу крови.
Второй раз за сегодня она теряет способность мыслить.
Здесь было собрание — или служба, — потому что верхняя деревянная ложа была полностью заполнена людьми, как и пространство внизу. В результате пожара началась паника, давка, и второй этаж проломился, погребая под собой всех, кто остался снизу.
Реки крови, текущие по расколотым мозаикам пола, просачиваются сквозь щели и стекают куда-то вниз.
Хлоя пытается сдержать рвотный позыв.
— Есть кто живой? — Энджел приходит в себя первым. — У тех, кто был сверху, есть хоть какой-то шанс выжить.
Расколотые черепа; раскрошенные кости; переломанные позвонки. Хлоя осторожно ступает между тел, пытаясь найти хоть кого-то живого.
И находит.
Одного, двоих, троих, еще нескольких — оглушенные, с поломанными конечностями, но живые люди тянут к ней руки, и Хлоя, безустанно повторяя: «Прайс, седьмая парамедиковская, я здесь, чтобы спасти», пытается помочь всем и сразу.
Они вызывают подкрепление — сначала в дверях показываются Брук и Трев, затем другие, чьих имен Хлоя не знает, и зал потихоньку наполняется людьми.
Хлоя бинтует, накладывает повязки, ставит уколы, прикладывает кислородные маски, укладывает на носилки и транспортирует; работает на износ, на автомате, отключив разум. Люди — не люди для нее больше, а система, которая нуждается в определенной последовательности действий. Для утешения у нее есть Брук и Стеф, они там смогут поговорить; Хлоя здесь не для разговоров.
— Прайс, седьмая парамедиковская, я здесь, чтобы помочь. Сэр, вы можете пошевелить рукой?
Кто-то сильно врезается в нее сзади, Хлоя не удерживается на ногах и падает, больно ударяясь коленом о скользкий пол. Она пытается встать, но в глазах резко темнеет, и ее снова тянет в сторону.
— Хлоя? — Голос Энджела доносится до нее сквозь пелену. — Ты в порядке?.. О господи, Хлоя, уходи, уходи оттуда!
Очередная волна криков накрывает Прайс с головой, мешая сосредоточиться.
Она почти видит, как кусок архитрава, оставшегося без колонны, падает на нее сверху, и чудом откатывается, пачкаясь в грязи и крови.
Начинается паника — встают даже те, кто раньше встать не мог, слышится хруст костей, жалобно стонут погребенные заживо люди, моля о помощи.
Прайс втаптывают в пол, проходятся по ней ногами, и она съеживается, пытаясь сохранить кости целыми; во рту поселяется вкус крови, она умудряется даже разбить губы. Она слышит едва уловимый треск — обычно так выламываются суставы, — и все ее тело пронзает острая боль.
Массовая истерия быстро заканчивается с приходом полиции — здесь, в церкви, все это кажется скорее фильмом ужасов, чем операцией по спасению.
Кашляя и сплевывая кровь, Хлоя с трудом встает на колени. Руки, порезанные осколками мозаичных плит и мелкими острыми камнями, взрываются болью.
— Эндж! — Она почти теряет сознание от боли. — На помощь!..
Рядом оказывается Зак, умудрившийся в этой суматохе сохранить свою форму почти чистой. С легкостью тяжелоатлета он поднимает Хлою на руки.
— Держись, Прайс, сейчас я отнесу тебя в машину.
— Мои руки… — Хлоя пытается ими пошевелить, но ничего не чувствует. — И там люди…
— Подождут, — отрезает Эндж, появившийся за ее плечом. — Зачем ты туда полезла, я не понимаю… Без спасателей, без страховки, вот о чем ты думала?..
Боль захватывает тело Хлои, не давая возможности ответить. Она слабо шевелит губами, пытаясь сказать, что там еще есть кому можно помочь; краем глаза улавливает движение медиков и спасателей и — наверное, это бред? — серую потертую джинсовку; а потом весь мир для нее погружается во тьму.
====== восемь. (2) ======
всё, что я выводил по тетрадям твоим — сотри, будет лучше забыть и до нового чувства выждать.
если ты мой Нерон, значит, сердце — горящий Рим, если я твой Иисус, значит, ты отречёшься трижды.
— Умирать сюда приеду! — кричит Прайс, со всей силы ударяя босой ногой по железному столу с инструментами. — Какого хрена?!