— Я думала, никто не может выглядеть хуже, чем я, — грустно улыбается Рейчел.
— Отвали, — повторяет Хлоя.
— Брось. Мы обе знаем, что ты не хочешь моего ухода. Тебе нужна компания, Прайс. Ты не умеешь пить в одиночку.
Рейчел перехватывает бармена и заказывает пиво — самое дешевое, что есть в заведении.
— Сама платить будешь, — слышится раздраженный голос Прайс.
Эмбер пожимает худыми плечами и чуть ближе пододвигается к Хлое, задевая ту ворохом длинных волос, пахнущих пылью и жарой — тошнотворно-приторной, словно кто-то разлил патоку из банки. Прайс вдыхает этот запах полной грудью — и на миг оказывается в прошлом.
— Ты пахнешь Аркадией, — говорит Хлоя, и Рейчел вновь видит в ней влюбленного подростка, неумело дарящего ей букет ромашек на какую-то годовщину; а ведь Прайс помнила, думает Эмбер, это я все время забывала про даты, путала дни недели и жила, не чувствуя часов.
— Скучаешь по ней? — спрашивает Рейчел, забирая свое пиво — на темном запотевшем стекле остаются отпечатки пальцев.
«Скучаешь по нам?»
— Только не по колючему ветру, — внезапно улыбается Прайс, отставляя стакан. — От него было не спрятаться.
— …разве что в том сарае на свалке.
— Это был отличный дом.
Через четверть часа Прайс окончательно теряется в разговоре — они перебирают с десяток тем, вновь возвращаются к дому, к людям, что были у них, к пережитым поступкам, и Хлоя растворяется в запахе Рейчел, словно нарочно пододвигающейся все ближе и ближе.
Мотылек, летевший на запретный огонь, чтобы сгореть.
Рейчел достает мятую пачку сигарет и протягивает ее Хлое; та закуривает — и время опять теряет свой ход вокруг них. Виски давно подошел к концу, как и третья бутылка пива Эмбер, а они все говорят — и не могут наговориться, словно кто-то открыл невидимый клапан. Рейчел почти плачет, как всегда, драматично поджимая губы и вытирая потекшую тушь салфеткой, но говорит, что справится. Просто сейчас время такое, повторяет все время она, сложное, трудное, но я справлюсь, я же Рейчел, я всегда справляюсь, Хлоя.
И наклоняется все ближе.
— Хочешь, сбежим, как мы мечтали? — выдыхает Эмбер ей прямо в губы. — Я завяжу. Брошу. Хоть сейчас.
— Не-е-ет, — протягивает Хлоя, смеясь. — Я это уже слышала. Иди на хер, Рейч, больше я на это не куплюсь. Кое-чему меня жизнь на…
Рейчел целует ее — колко, остро, влажно; и губы Эмбер слишком настойчивые и умоляющие, и Хлоя подается навстречу, выгибается в спине, обхватывает ее руками. Отчаяние терпким виски разливается между ними и погружает в янтарную бездну: они прижимаются друг к другу, проводят ладонями по телам, запускают руки в волосы, с болью сжимают и тянут.
Макс так не делает; Макс целует не так, как Рейчел — у нее все такое мягкое, воздушное, наполненное верой и чистотой, будто она вкладывает в них всю себя до конца.
Макс.
Хлоя отстраняется так резко, что Эмбер не удерживается на стуле и чудом остается стоять на ногах.
— Хлоя?
— Отвали от меня. — Прайс вытирает губы тыльной стороной руки. — Иди на хер, Рейчел!
Эмбер откидывает волосы назад и облизывается, словно пытаясь сохранить во рту ее вкус.
— Мы все это проходили. Ты же все равно возвращаешься ко мне, Хлоя. Тебя же как магнитом тянет. Просто посмотри на себя.
Посмотри на себя.
Посмотри на себя.
Посмотри на себя.
В глазах парамедика загораются синие огни, не предвещающие ничего хорошего, но Рейчел этого не замечает.
— Ничему тебя жизнь не учит, Прайс. Себе-то хоть не лги. Мне можешь сколько влезет.
Хлоя сжимает руки в кулаки.
— Посмотри на себя еще раз, Прайс. Ты такая жалкая из-за своей вечно безответной любви. — Эмбер забирает клатч. — Херово постоянно влюбляться не в тех, да?
Хлоя молча смотрит на нее — и в баре вдруг становится ужасно тесно, словно стены начали сжиматься, и лампочка над головой Рейчел гаснет, забирая вместе с собой все осколки света.
— Ну давай же, — продолжает Эмбер, и ее тело бросает в дрожь: действие малой дозы травки заканчивается, и ей срочно нужно раздобыть что-то посильнее. — Давай же, Прайс, просто скажи, что тебе нравится меня целовать.
— Ложь, — цедит Прайс.
— Серьезно? — Эмбер ломает, но она стойко сдерживает порыв согнуться и вывернуться. — Да ты когда меня с Прескоттом увидела, мы думали, что ты порежешь вены, и делали ставки, когда ты вернешься ко мне снова — вот такая, пьяная, с разбитой кружкой, приползешь на коленях, и ради чего, Хлоя? Ради меня? — Рейчел хохочет. — Как же ты опустилась, Прайс. — Она качает головой. — Мою жизнь спасаешь, а свою — не можешь. Ты же жалкая, Хлоя. Готова поспорить, ты до сих пор хранишь мои вещи, — хмыкает Эмбер, одергивая платье. — Ладно, меня ждут.
Удар в лицо заставляет ее замолчать, а Хлою — застонать от боли в еще не до конца восстановленных суставах; и струйка крови из разбитых губ окропляет и без того алое платье Рейчел. Ее ноги подкашиваются, снова разъезжаются в стороны, клатч выпадает из рук — и через секунду она становится той самой Эмбер, которую Хлоя раз за разом находит в пыли и грязи, со сгорбленной спиной и тонкими, выпирающими костями.
Иллюзия растворяется слишком быстро; опьянение ледяной волной сходит с Прайс, оставляя неприятный осадок. Перед Хлоей стоит, шатаясь, живой труп — останки прежней солнечной Рейчел.
— Ты никак забыла? — Хлоя бросает несколько купюр на стойку и разворачивается. — Такие, как я, не умеют любить.
*
У Хлои все валится из рук, из головы, из карманов; она неправильно накладывает повязку, долго ищет вену для укола, а после промахивается; Хлоя молчалива, как никогда, и вместо черного крепкого кофе пьет сладкий молочный чай с огромной порцией специй.
Но никто не говорит ей ни слова, потому что Прайс — это Прайс; только Брук просит ее остаться в машине, когда они выезжают на третий по счету вызов, и парамедик засыпает прямо на сиденье, положив под голову куртку.
Энджел забирается в пока еще пустую машину, перекладывает голову Хлои к себе на колени и набрасывает сверху плед. Десять минут сна — лучше, чем ничего; но даже такой сон — поверхностный, неглубокий — заставляет Прайс постоянно вздрагивать, словно ей снится кошмар.
Тревор закидывает аптечку в кузов и щелкает зажигалкой — он тоже курит, правда, не так часто, как Прайс. Сквозь темные окна их грузовичка видно, как Брук, Стеф и Виктория выводят из дома пожилую пару и ведут к стоящей наготове «скорой». Зак стоит поодаль, заполняя бумаги.
Прайс громко вдыхает и просыпается, тяжело дыша.
— Эй. — Энджел смахивает волосы с ее лица. — Хлоя?
Она трет глаза, на миг становясь похожей на растерянного ребенка, а потом влезает в куртку и дергает замком — ключи звенят во внутреннем кармане, царапая и без того разбитый телефон.
— Прости, — говорит она, потянувшись к бутылке с водой. — Я вчера…
— Это неважно. — Энджел качает головой. — Серьезно, просто забей. У всех бывают тяжелые ночи. Думаю, это последний на сегодня вызов — потом ты сможешь пойти домой и лечь.
Хлоя мотает головой:
— Мне нужно еще в одно место.
— Попроси Чейз тебя закинуть, а я закрою смену. — Энджел мягко смотрит на нее. — Все свои, Хлоя. Все нормально. Не переживай.
В машину заскакивают Брук с огромным эскимо на палочке, и Зак, пытающийся не смотреть на то, как она его ест; следом за ними забираются и остальные — переговариваясь и обсуждая прошедший день, они словно намеренно не замечают Хлою, и та, воспользовавшись ситуацией, аккуратно перелезает к Чейз.
— Мне нужно на Фесседен Стрит. Закинешь?
— Тяжелая ночь? — ухмыляется Чейз, захлопывая дверь и заводя мотор.
— Бывают легкие? — уголками губ улыбается Хлоя. — Так довезешь? — повторяет она.
— Будто есть варианты. — Виктория достает из бардачка пачку влажных салфеток и протягивает ей. — Создай хотя бы иллюзию, что ты умывалась. Твое лицо в пыли от куртки, — поясняет она, выруливая на забитую битком Ломбард Стрит.