Макс молча протягивает ей пузатый прозрачный стакан с цветной трубочкой; в мутной зеленой жидкости плавают листики мяты пополам со льдом, и Хлоя с опаской подносит трубочку ко рту, делая глоток.
— Как зубная паста, — резюмирует она, возвращая напиток Макс.
Колфилд смеется:
— Я люблю все необычное.
— Например? — прищуривается Хлоя.
Макс отчего-то вспыхивает и вцепляется в пластик до побеления костяшек. Синие глаза Хлои насквозь просверливают ее внимательным взглядом, но Колфилд молчит, а потом и вовсе переводит тему:
— Я хотела тебя попросить.
— Валяй. — Прайс откидывается на кресле, медленно потягивая кофе.
— К концу семестра мне надо подготовить проект, что-то вроде репортажа о ком-то, — вздыхает Макс, сильнее сжимая стакан. — Рассказать о жизни других людей. Тех, кто важен… для меня. Я бы хотела выбрать тебя, если ты не против. Сделать несколько кадров твоей работы, задать тебе несколько вопросов. Я не журналист, нет, — быстро добавляет она, — не подумай, я не навязываюсь, просто… Просто мне кажется, это будет идеально.
— И что требуется от меня? — спрашивает Прайс.
Макс оставляет в покое стакан, делает пару глотков, вылавливает листик мяты трубочкой и сует его в рот, медленно прожевывая, словно оттягивая момент.
Хлоя ее не торопит.
— Я бы хотела поездить с тобой, когда ты работаешь, — едва слышно говорит она, и лицо ее покрывается пятнами от волнения. — Если нужен пропуск или бумага — я все раздобуду, если ты, конечно, не против… Я буду тихой-тихой, просто сделаю снимки и все! Не буду никуда лезть, ты же знаешь! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!
«Тех, кто важен. Для меня».
Хлоя смотрит в умоляющие серые глаза Макс, на руки, сложенные в молитвенном жесте, на дрожащие от волнения ресницы и вздыхает.
— Ладно, Колфилд.
Лицо Макс сияет.
— Правда?
— Правда. — Хлоя не может сдержать улыбку, глядя на хлопающую в ладоши Макс. — Когда нужно сдать этот проект?
— До понедельника.
Хлоя быстро просчитывает все варианты в уме: пятница — утренняя смена, весь день на ногах; ночь с субботы на воскресенье — патрулирование и дежурство по университетам; понедельник — вечерняя смена; а там уже и никак не согласовать все это с Макс.
Она вздыхает.
— Либо в пятницу утром, либо в ночь в выходные, — говорит Прайс. — Иначе потом ты не успеешь. Слишком поздно сказала.
— Прости. Я вспомнила об этом только сегодня утром, — признается Макс. — Слишком была занята сдачей других предметов. Искусство фотосъемки — последнее, что мне осталось сдать. Если получу оценку выше «B+», то сохраню стипендию!
— Мне б твои проблемы, — бурчит Хлоя. — Возьмем с собой? — Она показывает на стаканчики. — Курить хочу. Как насчет пройтись?
Макс кивает и поспешно встает, натягивая джинсовку и перебрасывая ремешок сумки через плечо; Хлоя захватывает рюкзак и теплый стакан, и они вместе выходят на уже начинающую темнеть улицу.
Хлоя все пытается подыскать правильные слова, чтобы начать разговор обо всем, что происходит, но Колфилд, словно чувствуя это, каждый раз переводит тему, не дает той сказать, а теперь и вовсе берет Прайс за руку, как ребенок — ладошка к ладошке.
— Ну, хватит, — говорит Макс. — Давай без серьезных разговоров, которые ты пытаешься начать. У тебя на лице все написано, — объясняет она.
И Хлоя, безмолвно повинуясь, отбрасывает эту мысль на потом — и расслабляет плечи. Макс сразу чувствует эту перемену в Прайс и тащит ее под мост, туда, где речная вода омывает ставшие идеально ровными прибрежные камни и песок сливается с кромкой темно-синих волн.
Небо над ними превращается в сплошную синеву, и Макс, роясь в кармашках сумки, вдруг достает бархатный мешочек и протягивает его Хлое.
— Макс, я… — Хлоя запинается. — Не стоило мне ничего дарить. Я даже не знаю, в честь чего.
— Ненавижу подарки по праздникам. — Макс надувает губы. — Открывай же!
— Ладно, — сдается Прайс.
Из мешочка на ладонь выпадает каучуковый шнурок — крепкий и прочный, с висящими на нем тремя небольшими пульками.
С минуту Хлоя любуется украшением, а потом улыбается радостно-радостно, словно ребенок, и просит Макс завязать шнурок на шее.
— Пока ты его носишь — ты со мной, — говорит Макс. — Это особенные пули.
Она обнимает Хлою — крепко-крепко, прижимаясь щекой к плечу, вдыхая пропитанный ночью воздух; и пушистые, взлохмаченные волосы щекочут кожу Прайс, лезут в нос и рот, но парамедик все равно не разжимает рук, сцепленных за спиной Макс в замок.
— Я не знаю, что тебя тревожит, — шепчет Макс, — но знай, что я всегда на твоей стороне.
— Почему? — вырывается у Хлои.
Макс отстраняется и смотрит ей прямо в глаза.
— Потому что я так хочу, — отвечает она.
— Так не бывает, — вздыхает Прайс, отводя прядку волос со лба Макс. — Чтобы двое людей пересеклись в одной реальности и…
— И стали как мы? — Голос Макс эхом отталкивается от каменного свода. — Ты права, Хлоя. Так не бывает. Но так случилось.
— Ты говоришь так, будто это правильно, — хмурится парамедик.
— Кто судит, что правильно, а что нет? — Макс перехватывает ее руки и сжимает их.
— Например… время? — осторожно отвечает Хлоя, чувствуя, как начинает путь по лезвию ножа.
Макс бледнеет, и в ее глазах даже в быстро сгущающейся над городом темноте можно увидеть страх, словно Прайс сказала что-то запретное, неприличное, то, о чем не говорят вслух, о чем не принято рассуждать.
— Время не может судить, — резко говорит Колфилд и отворачивается так быстро, что ее волосы взметаются каштановым потоком. — Время может только…
Хлоя замирает в ожидании ответа.
— Калечить, — горько заканчивает Макс. — Убивать. Делать из тебя марионетку. Вешать груз ответственности. Вот что делает время. Оно самый главный враг!
— И когда ты захочешь, — продолжает она, не обращая внимания на оцепеневшую позади нее Хлою, боящуюся сделать вдох, — вырваться из этого ада, из этого замкнутого круга, в который попал благодаря времени, то не сможешь. Знаешь почему? Потому что каждое твое действие будет иметь последствие.
— Какое? — затаив дыхание, спрашивает Хлоя.
— Смерть.
Макс как-то неловко ломается, преломляется, словно отраженный луч света, и опускается на жесткий песок, пачкая желтое платье; и Хлоя думает, сколько же в этой девочке силы и терпения, потому что выжить в мире, что вокруг них — чертовски сложно; а Макс не просто выжила, она еще и подстроила его под себя, словно собрала фигурку из дощечек.
Хлоя кладет руку ей на плечо, ощущая ладонью выпирающие кости, и молчит.
Осознание, что эту тему не стоит поднимать вовсе, приходит к ней почти сразу. Потому что Макс — вот такая вот вся несуразная, нелепая, порой бестолковая и до жути странная — Макс может уйти от ответа в прямом смысле этого слова.
— Эй, — тихо зовет ее Хлоя, — хочешь остаться сегодня у меня?
Макс поднимает голову.
— А можно?
— Конечно, — уверенно кивает Прайс. — Пойдем.
Рука в руке, думает Хлоя. Сердце к сердцу.
====== тринадцать. ======
Комментарий к тринадцать. Я не знаю, как так вышло, но 16 страниц написались сами за два дня; вот что бывает, когда даешь волю сердцу. Пришлось превращать их в тринадцатую главу.
Не буду говорить, что глава тяжелая, стеклянная или мрачная, нет; но мне бы очень хотелось услышать ваши отзывы о ней – сейчас это необходимо, как никогда.
Глава пестрит иллюстрациями, их можно посмотреть вот здесь: https://vk.com/wall-162482461_333
ps. Воспеваю в хвалебных одах свою бету, которая это вычитывала.
[Примечание]:
*Geezer Bandit – аналог игры в “старики-разбойники” у американцев, дословно: “бандит-старикашка”
ночь закончится, когда мы научимся быть сильней,