— Адрес такой знакомый, — хмурит брови Хлоя.
— Ты вторые сутки работаешь, тут все адреса знакомыми покажутся, — усмехается водитель-парамедик, имени которого Прайс так и не запомнила.
Хлоя вяло отмахивается, и они съезжают по Южной Авеню вниз, ныряют в очередной квартал домов и едут по грунтовой дороге вдоль.
Прайс достает портативный телефон для связи с колл-центром, набирает код и произносит:
— Прайс, седь… тьфу, третья парамедиковская. Что за вызов только что поступил?
— Девушка восемнадцати лет, потеря сознания, в себя не приходит уже несколько часов. Ее нашла подруга, которая оформляла вызов.
— А «скорая»?
— До приезда «скорой» больше пятнадцати минут, — миролюбиво отвечают ей и кладут трубку.
Хлоя еще раз смотрит на координаты.
74. Фессенден-стрит.
— Твою мать, — вырывается у нее, а рука уже сама щелкает кнопкой, и машина взрывается сиренами. — Быстрее давай.
Они добираются за рекордные четыре с половиной минуты — и Хлою накрывает ощущение дежа вю: черная машина, мигалки, сирены и она, бегущая со всех ног, дергающая ручку еще заблокированной машины. Вот только на дорожке из круглых камней ее никто не встречает — и Прайс, мгновенно закинув аптечку на плечо, врывается внутрь первой.
— Мисс… Прайс, да? — тихо шелестит Кейт, сидящая на кровати Макс, и ситцевое платье с голубыми лентами делает Марш еще больше похожей на ребенка. — Она не просыпается…
— Давно?
Она должна работать. Никаких чувств. Никаких эмоций. Макс — не Макс; Макс — пострадавшая. Ей нужна помощь, а не слезы и сопли. Соберись, чертова Хлоя Прайс!
Хлоя опускается рядом с ней на колени, открывая ярко-оранжевую сумку.
— Что тут у нас? — Это остальная бригада из четырех человек входит в дом. — Здравствуйте, мисс. — Они замечают Кейт. — Что у вас случилось?
Прайс, вытаскивая тонометр, думает о том, что Брук бы уже послала все нахер и помогла расставить каталку, а не выясняла, что произошло. Или третья бригада — лайт-версия скорой помощи?
— Макс не пришла на встречу, и я решила к ней зайти… Увидела, что она спит. Я ждала около полутора часов, а потом она не проснулась от громких звуков, и я… я… Я решила вызвать помощь.
— Вы молодец, мисс.
— Как ты открыла входную дверь? — резко поворачивается Хлоя.
— Хлоя… — предостерегающе говорит кто-то из группы. — Мы не…
— Она была открыта до меня, — следует ответ.
Хлоя кладет руку на лоб Макс и даже без градусника определяет, что у той не меньше тридцати восьми; на белоснежной коже шеи проступают синяки — цепочка следов по шее и ниже, исцарапанные в кровь, словно их пытались выцарапать, вытащить из себя. Прайс откидывает одеяло. Макс все еще в черной форме.
— Почему она…
— Долгая история.
Сухие губы; влажный лоб; клочки волос на покрывале, будто их намеренно пытались вырвать или сильно дергали во сне — Колфилд выглядит еще более беззащитной, когда спит.
Если спит.
— Что с ней? — спрашивает кто-то из бригады.
— Я не знаю, — качает головой парамедик. — Дыхание ровное, без хрипов; пульс и давление нормальные; видимых повреждений нет. Она будто очень крепко спит. На каталку ее — повезем в наше отделение, — решительно велит Хлоя.
— Не в центральную? — раздается робкий голос сзади.
Прайс медленно-медленно поворачивает голову, не выпуская руки Макс из своей.
— Плохо слышим? — тихо уточняет она.
— Нет, я… — Голос затихает.
Достается каталка, ставится на тяжелые толстые колеса, покрывается одноразовой простыней; Колфилд осторожно поднимают и опускают, а затем вывозят, и Прайс, все еще ничего не понимающая, остается наедине с порядком испуганной Марш.
— Кейт, поедешь с нами, — говорит Хлоя, внимательно осматривая комнату.
Телефон Макс лежит на тумбочке, и Прайс, недолго думая, кладет его себе в карман; еще с минуту она смотрит на ноутбук, но тащить его сейчас с собой кажется не самой лучшей идеей. А вот кофра фотоаппарата и серебряный пластик диктофона, видимо, вывалившегося из нагрудного кармана Макс во сне, отправляются к Хлое.
Она сама не знает, почему схватила именно эти вещи из других. Наверное, интуитивно.
Хлоя прикладывает палец к губам, когда видит, что Кейт наблюдает за ее действиями, и та кивает.
— Что с ней будет? — тихо спрашивает она, когда все рассаживаются в машине.
Хлоя подключает к Макс пульсометр, рассеянно смотрит на пакет глюкозы и поджимает губы.
— Ей промоют желудок. Может, приняла какие-то таблетки, — задумчиво проговаривает она. — Потом попробуют разбудить адреналином. Если не получится — будут смотреть по анализам.
— Она же не в коме? — Губы Марш дрожат.
— Нет, Кейт. — Хлоя опускает взгляд. — Она не в коме.
*
Макс погружается в бездну.
Бездна плачет и воет, и усеянные кораллами стены содрогаются.
Макс плывет, оставляя за собой поток пузырьков, трогает ладонями стебли растений, рассматривает причудливые узоры на крошечных мраморных рыбах, проплывающих мимо нее, и понимает, что здесь, в бездне, ей хорошо и спокойно.
Лазурная вода прозрачная, но поверхности не видно — если она поднимет голову, то увидит темноту над собой, страшную и отталкивающую; Макс туда не хочет.
Хлоя ждет ее, синим призраком с закрытыми глазами сидя на одной из импровизированных ступеней из кораллов и подводного мха, улыбаясь.
Макс не может ее слышать — как не может и говорить, но им это и не нужно. Она садится рядом с призрачной Хлоей и свешивает ноги вниз, удивляясь отсутствию гравитации.
Прайс показывает пальцем на запястье; Макс, уловив мысль, вскидывает ладонь — и время поддается ей удивительно легко, но ничего не меняется.
В Бездне нет времени.
Комментарий к четырнадцать. Глава вышла маленькой, вы уж простите свою Инсайд. Это потому, что она является эдаким мостиком между всеми событиями.
Чистые эмоции.
Спасибо всем за вдохновение и отзывы, особенно @Quentin Mar за помощь со стеклом.
====== пятнадцать. ======
Немного необходимой матчасти:
(Предоставляя определения, я ориентируюсь на случай Макс — и только.)
Онейроидная кататония — психопатологический синдром, в котором сознание сильно нарушается. В голове больного происходят развернутые картины фантастических сновидений и псевдогаллюцинаторных переживаний, переплетающихся с реальностью. Сопровождается нарушением восприятия времени. Длительность подобных явлений — от нескольких часов до двух недель.
Делирий — психическое расстройство, протекающее с нарушением сознания (от помрачённого состояния до комы); является частью онейроида. Сопровождается дезориентацией во времени и бредом.
Синдром деперсонализации-дереализации (27 по шкале Нуллера) — заболевание, вызванное серьёзными психотравмирующими воздействиями; может быть концептуализировано как защитный механизм психики. Симптомы заболевания могут включать в себя явления психического автоматизма (чувство отчужденности, неестественности, «сделанности» собственных движений, поступков и мышления). Шкала Нуллера — способ измерения уровня заболевания, где 26 и выше — тяжелая форма, возможно, перетекающая в кататонический сон.
*
осыпается пепел на карту твоих событий. чем бы это ни стало — сказочкой или былью — все равно нас повяжет тоненькой красной нитью и заставит идти куда-то, за поворотом раскрывая чужие, свои охраняя, тайны. чем бы это ни стало — падением или взлетом — я пойду за тобой,
даже если меня
не станет.
Воскресенье, 18:00
Хлоя впервые в жизни жалеет, что прогуливала пары по психологии и психиатрическим заболеваниям, а зачет сдавала, вооружившись бутылкой Джека. Все, что написано в карте Макс, остается для нее загадкой. Страшные слова: синдром деперсонализации-дереализации (27 по шкале Нуллера), онейроидная кататония, неуточненный делирий* — мелькают перед ее глазами; и никакой гугл не помогает ей понять, что происходит с девочкой, мирно спящей перед ней.