Макс ставят капельницы — сразу три прозрачных пакета с катетерами, — бережно укладывают на больничную кровать и по пояс накрывают одеялом. Хлоя сидит в кресле и молча смотрит на все происходящее вокруг себя.
Она словно тоже забыла проснуться.
Энджел приезжает через час после ее звонка, садится рядом и молчит; и тишину палаты нарушает только мерное дыхание Макс.
— Я не знала, кому звонить, — бесцветным голосом говорит Хлоя, перебирая пальцами жесткую ткань серо-желтой сумки Колфилд, захваченной по пути из раздевалки; почему-то ей показалось важным взять с собой что-то, что всецело принадлежит Макс.
Она и не знает, на что надеяться.
Никаких «извини» или «прости» перед Энджелом: они оба понимают, что это не та ситуация, в которой нужно произносить подобное; Линн, не любивший подолгу сидеть на месте без дела, берет карту, лежащую у кровати Макс, и вчитывается в несколько строк предварительного диагноза.
— Я ничего не понимаю. — Хлоя запускает руку в волосы. — Ни слова. Будто не училась в колледже. Не сдавала экзамены. Будто мозг меня предает.
— Это нормально. — Энджел откладывает карту и садится во второе кресло. — Ее будут лечить, Хлоя.
— Лечить от чего? От сна? От бреда? Они даже не могут определить, что с ней, потому что она спит.
— Ну, диф-диагнозы поставлены вполне себе ожидаемо, — пожимает плечами Линн.
Хлоя смотрит на него со слепой надеждой.
— Ты что-то понимаешь в этом?
— Не так много, как они, — следует ответ. — Хм… Представь, что твой мозг был перегружен в детском возрасте, а потом ты еще постоянно испытывала большой стресс. Рано или поздно организм захочет отдохнуть, верно? Сдаться — но на время. Перезапустить сам себя. А может он это сделать только в одном состоянии…
— Во сне, — заканчивает Прайс.
Энджел кивает:
— Кроме того, я уверен, что она еще видит сны — именно такие, какие ей нужно.
— Например?
— Если ты все время мерзнешь, ты видишь лето. Если ты понимаешь, о чем я. — Энджел поправляет белый халат посетителя. — А, кстати, Марш сказала им, что Макс боится времени — вот тебе и основания для диф-диагноза. Все болезни от нервов, — усмехается он. — И не всегда совет меньше переживать помогает. Иногда нужно просто… поспать. Вот тебе, Прайс, пора домой. Выспаться. А потом вернешься. Иначе ты рискуешь оказаться на койке рядом с ней. — Он поднимается и протягивает Хлое руку. — Давай. Поехали. Я тебя отвезу.
Понедельник, 22:00
Хлоя просыпается, когда за окном темно, и какое-то время лежит, глядя в потолок, проматывая события трех последних дней. Не то чтобы ей не нравилось спать — нет, сон являлся важной частью ее жизни; но когда спишь почти сутки, то выпадаешь из реальности слишком надолго — и прийти в себя становится гораздо труднее.
Сердце отстукивает удары, четко отзывающиеся в ясной голове, пока Хлоя рассматривает крошечные трещинки на белой потолочной отделке и думает о том, что вот пару недель назад они с Макс лежали и точно так же мечтали сделать синий-синий потолок с позолоченными мелкими созвездиями и подсветкой, а сейчас Хлоя хочет, чтобы Макс просто существовала в этом мире.
Душ, кофе, шипение тостера, банка с джемом — и Прайс садится за ноутбук, разложив вещи Макс вокруг себя, словно идолов, ни на секунду не позволяя себе усомниться в правильности своих действий. Колфилд знает то, чего не знает Хлоя.
В первую очередь Хлоя подключает телефон к зарядке, ждет, пока он включится, и с облегчением обнаруживает, что на нем нет пароля. Изрядно поцарапанное, покрытое детскими наклейками четвертое «яблоко» показывает море на заставке. Сдвинув стрелку блокировки вправо, Хлоя видит красные значки оповещений: одиннадцать пропущенных, семь СМС: половина от Кейт, остальные с неизвестных номеров, не забитых в память телефона.
В галерее несколько красивых картинок, фотографии конспектов и книг; зато в медиа-библиотеке с сотню различных аудио.
Ничего, думает Прайс, наугад тыкая «заметки» — график зачетов в университете и несколько встреч, — и уже готовится разочарованно отложить телефон, как вдруг ее взгляд цепляется за слова: «Репортажная фотосъемка — проект — done!»
Макс сдала проект больше недели назад.
Очередная ложь.
Хлоя делает глоток кофе и пишет в своем блокноте под словом «ложь» слово «проект».
Больше ничего толкового из куска металла и пластика Хлоя извлечь не может, поэтому телефон остается лежать на зарядке без дела.
Прайс откровенно жалеет, что не взяла ноутбук Макс: в кое-как закрытой двери со съехавшим замком не было никакой надежности, а черный лэптоп — единственная ценность, оставшаяся в том доме.
Но печаль за собственную глупость сменяется недоумением — что тогда снимала Макс, если фотографии для проекта ей были не нужны?
Хлоя резко открывает кофру — и к ее ногам осколками осыпаются части фотоаппарата, а сам «Kodak» выглядит так, будто по нему проехались внедорожником. Прайс силится нажать на кнопки или покрутить колесико — но все мелкие детали разбиты так сильно, словно их ломали нарочно, и восстановить что-то уже невозможно. Парамедик осторожно отделяет пленку — почти единственное, что осталось неповрежденным, — и смотрит на нее на свет. Из пяти сделанных кадров один — смазанный, другие — самое начало рабочего дня.
Хлоя силится вспомнить, когда последний раз видела «Kodak» целым — кажется, это было еще до приезда на второй вызов, значит, он разбился тогда, когда Макс…
— Ты чего не пошла с нами?
— Заговорилась с Викторией.
Прайс подскакивает на месте, начинает судорожно искать что-то в вещах вокруг себя и наконец находит — вытянутый серебряный пластик, диктофон, который Макс носила с собой везде.
Затаив дыхание, она нажимает на кнопку — и экран подсвечивается цифрами: 52:11:45.
Пятьдесят два часа — именно столько прошло с момента, как началось их дежурство. С момента, как Макс забралась в машину. С момента, как все покатилось к чертям.
Хлоя нажимает на паузу, подключает диктофон к ноутбуку и вытаскивает запись — почти шестьсот мегабайт жизни Колфилд.
На то, чтобы преобразовать в нужный формат, уходит еще семь минут, две сигареты и одна чашка кофе.
А затем Хлоя надевает наушники и нажимает на PLAY.
Вторник, 2:27
Чтобы прослушать всю запись, перематывая паузы и знакомые диалоги, Хлое требуется около полутора часов; чтобы прослушать все с момента, как она ушла на вызов — и вернулась — еще двадцать минут.
Все остальное время она тратит на свое сбитое гневом дыхание и постоянную перемотку, вновь и вновь слыша у себя в голове надменный голос Виктории и тихий, но решительный — Макс.
Прайс еще не знает, что будет делать, но уже уверена в том, что Чейз поплатится.
Очень сильно поплатится.
Потому что Хлоя Прайс ненавидит, когда кто-то трогает то, что ее.
В ежедневнике появляются новые строки — имена и даты, вопросительные и восклицательные знаки; и пока Прайс пишет все это, в голове без остановки вертится только одна мысль.
Она что, только что подумала, что Макс Колфилд — для нее?
С сомнением парамедик смотрит на сумку — постирать бы да привести в порядок, раз Макс она так нравится, да и вообще узнать, почему Колфилд так любит эту вещь; и Хлоя, колебаясь, осознавая, что будет ругать себя за это, кладет сумку на стол и открывает ремешки-застежки.
Пенал с карандашами, несколько раскрасок, кассеты для полароида, наушники, перемотанные у основания изолентой, цветной кошелек, косметичка, небольшая аптечка, зарядка для телефона…
Хлоя закатывает глаза.
Что она, собственно, ожидала тут увидеть? Список жертв Аркадии? Явки и пароли врагов Макс? Сверхъестественную силу?
Обычная подростковая сумка: связка ключей на длинном ремешке, пришитом ко внутреннему карману; мелочь, рассыпанная по дну; обертки от кислых леденцов; потрепанный ежедневник.