Предательство — будто перерезали горло, сжали сердце в ладони и стерли его в порошок; потому что все, что может повторять Хлоя, это только нетнетнетнет, и это ее трехбуквенное слово ломает даже всегда держащего нос кверху Энджела.
— Хочешь поговорить об этом? — шепчет он в синюю макушку.
— Здесь не о чем говорить, — всхлипывает Хлоя. — Я проиграла, Эндж.
— Всего несколько недель. — Энджел обнимает ее крепче. — Потом все восстановится. Я помогу с деньгами; или что я могу для тебя сделать, ты только скажи…
Хлоя только пытается спросить сквозь судорожные выдохи, почему он остался, если все ушли; и Энджел смеется: дура, они ушли, потому что слабаки, а мы с тобой сильнее их всех вместе взятых, да и я привык всегда горой за своих, а ты — своя, честно — своя, до мозга костей; а Виктория — нет, она чужая, дикая, словно не с этой планеты.
— И шеф за тебя, — кутает ее в одеяло Линн, — только у меня чувство, что на него кто-то надавил, возможно, сама Чейз. Или департамент.
— Ты сам в это не веришь, — едва слышно шепчет Хлоя, отворачиваясь к стене.
Энджел пожимает плечами.
— Может быть, и верю.
— Эндж, — еще один всхлип, — я даже не знаю, что мне делать.
Линн мягко касается ее плеча кончиками пальцев и вычерчивает какой-то символ.
— Что ты делаешь?
— Это «дао», — следует ответ. — Естественный ход вещей. Твой путь.
Хлоя молчит, ожидая продолжения.
— В моменты, когда кажется, что ты сбиваешься с пути, лучше всего вернуться к началу.
Прайс приподнимается, и игла капельницы вновь выпадает из ее руки, но она не обращает на это никакого внимания.
— Что ты сказал?..
*
Хлоя влетает в палату к Макс, спотыкается, перелетает через стоящее прямо у входа кресло, путается ногами в проводах на полу, теряет тапочек и с сумасшедшими, горящими глазами говорит:
— Мы едем в Аркадию.
====== семнадцать. ======
страницы хрустят, как и кости, но с праведным призвуком,
волна за волною. бесшумно. туда, где маяк.
нам стало так тесно в том месте, где бесы да призраки,
ты — гимном мне,
к черту гонимым,
погибель моя.
Хлоя выезжает из города рано утром, с первыми лучами восходящего солнца, останавливается у «Мак-авто», чтобы купить пару сэндвичей и четыре чашки кофе, и продолжает свой путь по западной US-26.
Макс сидит, поджав под себя ноги, кое-как пристегнувшись ремнем, держа в руках стаканчик с кофе, и разглядывает в окна Вашингтон-парк — на рассвете он еще зеленее и цветущее, чем обычно; кое-как уместив кофе обратно в подставку, она тянется к полароиду. Хлоя, заметив это, чуть притормаживает; мимо с гудением проносится «Лексус».
В салоне прохладно и пахнет мятным ароматизатором, а еще Хлоиными сигаретами и старой, уютной кожаной обивкой сидений; из магнитолы доносится радио — утренние сводки новостей и попсовая музыка; на заднем сиденье черной машины лежат сумка Макс и рюкзак Хлои.
Колфилд делает заветный снимок и благодарно смотрит на Прайс.
Они выехали через три дня после того, как синий ураган, ворвавшийся в палату к Макс, заявил, что им нужно поехать в Аркадию; и Колфилд, сначала опешив, потом откровенно струсив, ответила, что, дескать, я за тобой куда угодно, но зачем ты сама по себе ныряешь в пучину боли?
— Ничего ты не понимаешь, — уверенно говорит Хлоя, тряся ее за плечи. — Мне нужно вернуться к началу. Понимаешь? Я хочу посмотреть, что стало с Аркадией спустя восемь лет. Мне это нужно!
Макс сдается быстро — синим умоляющим глазам и без того трудно отказать, а Хлоя еще и буквально забирается на нее сверху, оголяя ноги в ссадинах и синяках, задирая футболки, настойчиво повторяя:
— Мне это нужно!
Колфилд целует ее кончик носа, клятвенно заверяет, что да, она поедет, как только выпишется; но ночью Хлое становится хуже, и ее оставляют еще на сутки.
Выпускают ее под расписку, с кучей документов, снабжая лекарствами и рецептами, грозясь положить в реанимацию, если она вернется, а потом желают легкой дороги — и пусть никто не знает, куда они едут, Прайс все-таки слишком открыто интересуется, выдержат ли ее кости долгую дорогу туда и обратно.
Они рассчитывают все подетально: выехав в четыре двадцать, быть там не позже семи, провести столько времени, сколько нужно, но иметь планку в восемь вечера — ночью на холмистых дорогах освещение скудное, да и Прайс нужны силы, чтобы доехать обратно. В полночь этого же дня они планируют лечь в кровать и включить кино, а может, просто поговорить, но никак не задерживаться, двенадцать часов — предельная отметка времени, что им позволена.
Ни одна из них не знает, чего ждать от Аркадии.
Первую остановку они делают у мемориального парка Сансет Хиллс — Хлоя заезжает на заправку, Макс отходит в туалет, где умывается холодной водой и долго смотрит на себя в зеркало, пытаясь совладать с охватившими ее чувствами.
Радужная футболка тай-дай, шорты до колен, раскрашенные в ярко-синий тканевые туфли — Макс выглядит так же, как выглядела в десять; и только мешки под глазами да сетка морщин выдают в ней возраст.
Аркадия — город, в котором все началось и в котором все закончилось; крошечная местность у самого моря, забравшая все, что было дорого Макс, оставившая только их четверых — людей, которые кое-как связаны друг с другом, и центром этой связи является Хлоя. Макс не знает, но чувствует: Хлоя знакома с теми двумя не понаслышке. Разузнать бы, думает Колфилд, и подумать, что у них общего.
Время скукоживается и переворачивается с ног на голову, упорно не желая стоять на месте, словно чувствует, что его могут поймать и посадить на цепь, и Макс сдвигает брови, хмурится, с сомнением смотрит на ладонь; понимает: нельзя, но ведь так хочется — и колется.
Хлоя заходит в туалет в тот момент, когда Макс вскидывает руку. Шумный выдох, рывок — и Прайс на автомате перехватывает ее ладонь.
— Хлоя. — Макс делает шаг назад.
— Что ты делаешь? — резко спрашивает Прайс.
— Я…
Хотела перемотать время?
— Колфилд. — Хлоя наклоняется, ее свежевыкрашенные синие волосы пахнут вишней. — Отвечай.
— Я не могу, — говорит Макс, опуская взгляд. — Прости, Хлоя, я не могу.
Потому что ты снова назовешь меня сумасшедшей.
— Ладно, — неожиданно легко соглашается Прайс. — Подождешь меня в машине?
Макс кивает.
Заправка серая и скучная; мимо нее проносятся автомобили, в магазине ничего толкового нет, и Макс, подумав, покупает пару бутылок холодной воды: день обещает быть душным и жарким.
Четвертое «яблоко» в новом, подаренном Хлоей чехле с изображением дождливого неба и стаи птиц (Макс влюбилась в него с первого взгляда) тихо звенит в кармане. Кейт пишет что-то про проект и спрашивает о здоровье, Макс отвечает, что все в порядке.
А потом нажимает на кнопку чуть дольше, чем обычно.
Галерея, открытая на фотографиях; аудиозаписи в самой скрытой папке; история звонков; и — Макс чувствует, как сердце уходит в пятки, — ее электронный блокнот с записью. «Проект — done!»
Хлоя знает. Конечно же, Хлоя знает, ругает она себя, Прайс не настолько дура, чтобы не воспользоваться тем, что само пришло к ней в руки — будь то мобильный телефон или…
Макс перестает дышать.
Ее сумка.
Она хватается за ежедневник, судорожно перелистывает страницы — фотографии падают к ее ногам, рассыпаются цветными квадратиками.
— Я не читала его, — раздается голос Хлои. — Если тебя это интересует. Хотела — но не решилась. Подумала, что, если захочешь, сама расскажешь.
Она садится в машину, отхлебывает кофе, пристегивается и заводит мотор; Макс молча смотрит на нее, не находя слов, чтобы описать то, что чувствует.