Требуется мгновение, чтобы узнать эти волосы — они отливают янтарем даже сейчас — и эти чертовы глаза, в которых Хлоя когда-то тонула, а после — выкарабкивалась; и еще одно — чтобы произнести сухое:
— Прайс, седьмая парамедиковская… Привет, Рейчел.
*
Они проводят здесь почти весь день, а полиция и скорая, наверное, еще больше; завтра это покажут в новостях, может, где-то мелькнет ее синяя макушка, но Хлое уже все равно — она устало заваливается на Энджела и вдыхает кисловато-железный запах: их форма в крови и воде, от них пахнет наркотиками и сигаретным дымом, они молчаливы и вымотаны; и тогда Джастин включает музыку — тихую и спокойную, почти убаюкивающую; и Хлоя чувствует, как из нее потихоньку уходит чужая боль и наваливается собственная усталость.
Обратно они едут в тишине, слушая только музыку, и Хлоя медленно-медленно погружается в прошлое, перебирает его, словно бусины на четках.
Самая черная — гибель города, потеря семьи, «во всем виноваты Прескотты», а потом кричащие газетные заголовки «Шон Прескотт объявлен банкротом», «Прескотт-старший покончил жизнь самоубийством», «Наследник без наследства объявлен без вести пропавшим».
Империя рухнула — все деньги Прескоттов, вложенные в «Пан Эстейтс», залило морем.
Бусина падает и разбивается: машину сильно встряхивает, Хлоя распахивает глаза и на рефлексах хватается за аптечку.
— Джастин?
— Все нормально, — доносится с переднего сидения. — Хочешь — перебирайся ко мне.
Хлоя с трудом протискивается в крошечное расстояние между водительским сиденьем и остальной частью машины и плюхается на сиденье, сразу же перетягивая через себя ремешок безопасности и доставая из кармана мятую пачку сигарет.
Они с Джастином синхронно достают по одной и закуривают; позади них слышатся нестройные голоса — седьмая бригада потихоньку приходит в себя и начинает обсуждение.
— Надеялась увидеть Прескотта? — тихо спрашивает Уильямс.
Хлоя молча кивает, стряхивая пепел в окно.
— Ты бы его убила.
— Знаю.
Джастин пожимает плечами; Хлоя кладет локоть на опущенное стекло, подставляет голову холодному ветру и, сделав музыку чуть громче, закрывает глаза.
Ей снится дом — мама, работающая в закусочной, отчим, отчаянно пытающийся найти с ней общий язык, друзья-скейтеры и первая любовь — золотоволосая Рейчел, чье сердце служило для нее маяком в той темноте, в которой она жила.
В полудреме-полусне мозг устает от постоянной блокировки боли или, наоборот, хочет помочь Хлое, облегчить ее измученную голову, и она постоянно видит эти теплые, наполненные солнцем картинки: поцелуи у маяка, прогулки на скейте, лазанье по деревьям, воровство яблок из сада при Академии. Когда тебе семнадцать — весь мир открыт только для тебя.
И эти воспоминания греют сердце.
Машину снова встряхивает, и Хлоя словно переключается в какой-то другой, мрачный и липкий, режим — больше нет солнечного утра, наполненного морским бризом, есть только обломки и экстренные сообщения, крики ужаса и слезы.
— Где ты? — кричит Рейчел ей в трубку. — Хлоя, где ты? Я приду за тобой!
Рейчел тоже потеряла семью, но она была из тех немногих, кто выжил — кажется, всего четверо из трехсот. Какая-то девочка лет десяти, чудом спасенная из-под обломков, Нейтан Прескотт, Рейчел Эмбер и она.
Остальных не стало.
Ее мира не стало.
И тогда она поняла: когда тебе семнадцать — кажется, что против тебя весь мир.
Потому что так и было: Рейчел ушла, просто ушла, сказав, что все равно хотела порвать с прошлым, спасибо-ну-все-пока; Прескотт растворился в воздухе; а та девчонка…
Они не были даже знакомы. Поэтому Хлоя не запомнила, как та выглядит, но память услужливо подбрасывает карточку — полароидную, желтоватую, как фотоаппарат, над которым та плакала; Хлоя тогда еще подумала: надо же, все плачут над людьми, а она — над фотиком.
И все, новый чистый лист, новая жизнь, новые люди, забытое прошлое, трагедия на душе, сочувствующие взгляды. Она гордо несет этот крест — тяжело быть одной из четырех, тяжело остаться без всех; но быстро находит семью — сначала в колледже, потом в бакалавриате, потом знакомится с Джастином и Майклом — и эта троица идет по жизни рука об руку; а теперь Майкла больше нет, и Хлое снова хочется плакать, потому что терять близких — это больнее, чем кажется.
Разыскать бы ту девчонку, думает Прайс, написать бы ей что-то вроде «Привет, как твои дела?», потом предложить встретиться и рассказать, что из четверых двое сидят на игле, одна — спасатель, а кто теперь ты? Как ты живешь с этим, зная, что там погибла твоя семья?
Может быть, они бы даже выпили по чашке кофе, и Хлоя позволила бы себе расслабиться.
Прошло почти шесть лет, думает Хлоя, наверняка та девчонка уже выросла и точно так же, как и она сама, пытается забыть.
Они все пытаются забыть.
Просто по-разному.
Хлоя спасает Рейчел стабильно раз в неделю: притоны, бордели, чужие квартиры и дома, Рейчел всегда одинаково грязная, растерявшая свою красоту, обколотая со всех сторон и окруженная такими же мужчинами или женщинами.
Хлоя спасает Рейчел раз в неделю и потом долго звонит в приемный покой — жива ли та или все-таки не выдержала, умерла, хотя о чем это она, постойте, Рейчел давно мертва, а это — так, оболочка, и иногда Хлое хочется прокричать ей в лицо: «Зря ты надеялась, что я тебя спасу, черт, оставайся тут, в луже крови и дерьма, валяйся дальше, ты слабая, слабая, слабая!»
Но вместо этого она спасает.
Наверное, потому что знает: если не она, то больше никто.
*
Дома Хлоя бывает так редко, что тумбочки и столы покрылись пылью, и в ее и без того неуютном жилье на двенадцатом этаже Маршал Стрит становится совсем одичало.
Прайс принимает душ, смывая остатки дня, долго мается, ходит из кухни в комнату и обратно, перекладывает вещи, даже спускается вниз, чтобы отдать форму в химчистку, а потом, распахнув окно и смотря на то, как огни Уилламета распускаются во всей красоте, все-таки набирает номер:
— Мисс Грант?.. Хлоя Прайс, седьмая парамедиковская. — Язык чуть не продолжил: «Я здесь, чтобы вас спасти». — Простите, что поздно, но мне нужна помощь…
И через полчаса, когда уже почти засыпает, получает сообщение на телефон:
Максин Колфилд,
Портленд.
74, Фессенден Стрит.
+1 503-413-5702
====== три. ======
ничего, ничего внутри. ничего, ничего вовне. просыпаешься — грудь горит, просыпаешься — дом в огне. ты пытаешься вновь уснуть, все исправить, не опоздать.
а во сне ты идешь по дну и сгорает вокруг вода.
Конечно, она сказала «да». Хлоя думает, что у нее не было других вариантов — если Прайс захочет, то добьется всего; и пусть разговор по телефону вышел коротким, парамедику показалось, что они друг друга поняли.
Это определенно было лучше, чем придумывать оправдания, почему она вдруг полезла в свое прошлое; или думать, что она все-таки драматично одинокая в своей трагедии.
Рейчел бы сказала: «Идеально драматичная». Рейчел вообще любила все драматизировать, особенно по десять раз на дню уходить «навсегда», а потом возвращаться с банкой пива.
Не думать о Рейчел.
Не сейчас.
Конец весны приносит в Портленд теплый ветер, и даже близость Уилламета не мешает наслаждаться погодой в одной футболке, но Хлоя — это ведь Хлоя, да и ни к чему посторонним людям видеть шрамы-царапины-отметины на ее руках, поэтому она почти заставляет себя влезть в кардиган — пусть легкий и тонкий, но все равно ненавистный.
Потому что это там, в команде, всем наплевать.
А другим людям нет; и объяснять каждому, что она не режет себе запястья, не калечит себя нарочно, и, пожалуйста, бога ради, ей не нужен психиатр, — она просто устала.