Время не имеет власти над теми, кто обречен.
Прикосновения прерываются на секунду — только для того, чтобы продолжиться, и все такое тесное, узкое, неудобное, кажущееся неловким, но им обеим на это наплевать; Хлоя ищет нервный узел внизу Колфилд, Макс царапает спину, впивается губами, трется и елозит; это ее первый раз — незабываемый, сохранившийся, оберегаемый, и это правильно, вот так, чувствовать Хлоины грубоватые пальцы, сначала сухие, а потом влажные, проникающие глубоко внутрь, медленно-медленно; нарастающий темп, рваные выдохи, опаляющее дыхание, секундная острая боль, сменяющаяся удовольствием.
Макс чувствует себя наполненной, абсолютно правильной, нашедшей свое место; время скручивается в спирали, горит пламенем, заставляет Макс выгибаться в спине, громко стонать и скрещивать ноги за спиной у Хлои; а после — учиться брать свое, нежно и трепетно надавливать, обводить пальцами, входить и двигаться; и Прайс становится ее навечно, потому что Макс ловит ее судорожный стон и податливые движения тела навстречу.
Она никогда не видела, как выглядит рождение звезды; но Хлоя Прайс с ее дрожащими ресницами, сухими губами, низкими стонами-всхлипами, Хлоя Прайс, такая беспомощная, покоренная, завоеванная, Хлоя Прайс выглядит именно так, как должны рождаться звезды.
Макс чувствует, как напрягается каждая мышца в теле парамедика, прежде чем распаться на тысячу атомов, слышит острый, хриплый стон, чувствует дрожь, секундную паузу — и трепет, сменяющийся мерным биением.
Они молча лежат рядом друг с другом, просто наслаждаясь, пытаясь отдышаться, и сильные руки Хлои прижимают к себе Макс.
Где-то вдалеке маяк последний раз освещает путь кораблям сквозь туман — и гаснет.
Комментарий к восемнадцать. *Вся информация по канону о женщине, называемой “Бездомной”, взята вот отсюда: http://ru.life-is-strange.wikia.com/wiki/Бездомная_женщина.
*Для тех, кто не представляет, как выглядит пристройка дома к маяку: http://www.igotofin.ru/uploads/images/news_anonspic/36.jpg.
*Скульд – имя одной из норн, означающее “будущее” или “долг”; сами норны – в германо-скандинавской мифологии три женщины, волшебницы, наделенные чудесным даром определять судьбы мира, людей и даже богов; являются гранью образа мойр.
*Hurts – Illuminated; именно под эту песню на бесконечном повторе писалась последняя сцена этой главы.
====== девятнадцать. ======
камень о камень — боль не даёт огня,
боль поступает будто инъекционно —
ты отступаешь и,
меня не поняв,
рушишь обид напрасных
живую тонну.
Ничего не меняется.
Дождь перестает на пару-тройку дней, а затем снова обрушивается на город пеленой из воды и тумана; успевай только смотреть сводки новостей об очередной аварии или обрушении линии электропередач от сильного ветра.
Хлоя спит сутками, раскидав руки-ноги, обложившись подушками, подгребая под себя Макс, пытающуюся возразить, говорящую что-то про лесные прогулки; Прайс только сильнее прижимает ее к себе и засыпает.
Макс спит нервно — каждые два часа просыпается, смотрит на часы, убеждается, что время идет, и засыпает снова; но в каждом ее сне свет и тепло, и никакая бездна не сможет ее забрать.
Кроме четверга, в который она просыпается с громким криком; и Хлоя качает ее на руках, убирая слипшиеся от пота прядки со лба.
Она не спрашивает, что видела Макс.
Они вообще больше стараются не задавать друг другу никаких вопросов — пауза, которую дало им время, спасает рассудки от сумасшествия.
Макс притаскивает остатки вещей на следующий день — и все в доме Хлои покрывается цветными салфеточками, китайскими фонариками, какими-то витиеватыми цветными лампами, на кухонном окне висит фурин в окружении цветных стеклышек, в комнате стены обрастают фотографиями. Хлоя молча терпит даже наличие скатерти и отсутствие уже ставшей ей родной пыли, а Макс только смеется и целует ее в нос, и растрепанные волосы щекочут Прайс лицо.
Они занимаются любовью, как только их губы находят друг друга; пробуют все углы в доме, каждую поверхность; однажды они умудряются застать дождь, сидя на крыше, и Хлоя узнает, что Макс нравится ощущать холодные капли на обнаженном теле.
Колфилд изучает Хлою, словно книгу; заявляет однажды, что теперь знает, как будет ее имя на всех языках земли; и Прайс, слыша непонятные слова, говорит что-то вроде «лучше бы ты знала все мои болевые точки», а потом сразу же прикусывает язык — потому что Макс действительно начинает узнавать ее еще больше: пальцами, губами, языком.
Макс знает все рубцы на теле Хлои наперечет, может составлять карту ее тела; Хлоя знает, о ком болит голова Макс каждый вечер; и они обе сходятся на том, что являются лекарствами друг для друга.
Макс узнает Хлою насквозь, навыворот, нараспев; знает, как она смеется, как шепчет, как злится, бросается подушками, сметает все на своем пути; Хлоя узнает Макс по частям, собирая полную картинку у себя в голове.
Макс приходит к Хлое под бок, когда нужно забыть самые жгучие страхи, и парамедик накрывает ту одеялом, повторяя, что спрячет свою Макс от всех, даже от самой судьбы.
Сиамские близнецы, говорит Макс, мы с тобой сиамские близнецы, рука об руку, ладонь в ладонь, сердце — в такт; Хлоя кивает: верю, черт возьми.
Однажды Макс сидит на подоконнике, раскрашивает вечные картинки, соединяет точки и, когда Хлоя с чашкой какао со сливками садится рядом, произносит:
— Я тебя люблю.
И у Прайс внутри загораются звезды.
Они ссорятся: ругаются, как и все; и Хлоя, сверкая глазами, кричит во все горло, чтобы Макс сваливала обратно в свою развалюху, а Колфилд топает ногами и нелепо размахивает руками, пытаясь доказать свою правоту; а потом они находят друг друга — тянутся, словно магниты, и целуются дольше, чем обычно, и «прости» сливается со стонами.
— Я люблю тебя, — говорит Макс, когда Хлоя кладет голову ей на колени. — И твою синюю головушку с тысячами чертей я тоже люблю, — смеясь, добавляет она.
И вот это «люблю» удается Макс чертовски просто, она будто берет шары света и подвешивает их под потолком, ничего не требуя взамен, ничего не беря, ничего не умоляя дать; она просто любит — всем сердцем, всей собой любит Хлою Прайс, и ей больше ничего не надо.
Она знает: Хлоя тоже чувствует это, просто пока еще не может сказать.
Ей больше нечего терять, потому что она отдала всю себя Хлое Прайс, и вместе с любовью к ней пришло бесстрашие, уверенность в завтра, которое всегда наступает.
И тогда Макс, долго ломавшая голову, как заставить Хлою признаться в чувствах самой себе, придумывает игру: кладет ее руку к себе на сердце и спрашивает, что та чувствует.
Прайс фыркает первые семь раз.
На восьмой они занимаются любовью.
На девятый Хлоя задумывается.
И когда Макс, в очередной раз споткнувшись о высокий порог в комнату, летит в ее объятия, Хлоя до боли прикусывает губу и шепчет:
— И я тебя люблю, Колфилд.
Макс сияет.
*
Две недели пролетают слишком быстро для того, кто забыл, что такое время; и Хлоя, до отказа легких курящая вторую пачку за утро, целует теплый лоб спящей Макс и выскальзывает за дверь, перекинув рюкзак за плечо.
Шеф звонит накануне вечером, просит вернуться, говорит — без тебя как без рук, есть ребята, дикие, необузданные, трудные, только-только выпустились, будешь с ними работать, тебе понравится; Хлоя неопределенно мычит и кивает; шеф все не унимается — и давай, Прайс, вливайся в работу, с тебя все как с гуся вода, даже штраф не выписали, а могли уволить, я все устроил, ну, так ты согласна?
Хлоя говорит «да», и босс тут же отключается, чтобы она не передумала.
Ее новые коллеги (язык не поворачивается назвать их «командой») действительно отличаются от старых: молодые выпускники колледжей, прошедшие подготовку, чуть младше самой Прайс; никаких списков достижений или грамот — только бесконечные потоки энергии и, как Хлоя надеется, багаж знаний.