Наверху нестерпимо душно, словно кто-то добавил в воздух густую смолу; и Макс с Хлоей мгновенно покрываются потом.
— Что нам делать?
Духота вытягивает воздух, заливает соленым потом глаза, вымачивает майки, оставляя на них темные пятна; от влажности начинают виться волосы и оставаться заломы на одежде; Хлоя обходит небольшую круглую комнату со стеклянной крышей и пытается рассмотреть, что происходит за огромными окнами, но, кроме черноты и капель дождя, ничего не видно.
— Держать курс на горизонт.
Макс действует по наитию, обыгрывая время в смертельной партии: вот на шахматной доске в одиночестве стоят черный король и белая королева, и кто кого — выяснит только следующий шаг; время земляным червем ползет по ступеням, завывая и обнажая пасть с тремя рядами острозаточенных зубов, карабкается вверх, тянется к Колфилд.
У Хлои сердце бьется в бешеном ритме, когда она видит, как Макс беспомощно смотрит на панель управления; а в следующую секунду поворачивает рычаг, навалившись на него со всей силы.
Тишина — свойство вещи кричать вовнутрь.
И в полном отсутствии звуков, не дрогнув ни рукой, ни скулой, Хлоя прижимает к себе Макс, чувствуя, как в воздухе лопаются невидимые нити, сдаваясь под светом раскаляющейся маячной лампы.
На секунду Макс видит на веках Хлои расписную вязь — такую же, как в Бездне, но это ощущение быстро пропадает; на его место приходит другое — выжженности, пустоты, потери, и время корчится, плавится, ломается, извивается на ступенях в нескольких шагах от них.
У Макс в голове воют сирены — и нос чудом не взрывается кровью; она хватается за голову, пытается упасть, но Хлоя крепко держит ее у себя, ослепленная периодическими вспышками маяка.
— Ну, давай же!..
Макс вскидывает ладонь.
Время ползет к ней, ощутив приманку, — наперекор канонам и запретам, движется неистово, резко, то падая, то снова поднимаясь, бежит со всех ног к ее ледяной поцарапанной ладони, а Макс уже готова мотать — вот сейчас, сейчас…
На секунду прожектор освещает скорчившуюся фигуру на лестнице, и Макс видит то, от чего у нее перехватывает дыхание.
Черные крылья, острая пасть, запах выжженной травы, спаленной земли, пыли от разрушенных домов; запах соли, ветра, торнадо, крики людей, падение в пропасть, пустота, пустота, пустота.
Так умирает время — рассыпается на атомы и молекулы, сгорает в свете маяка, протянув руки в умоляющем жесте, обещая бесконечную жизнь и власть; и его крик режет уши — визг, переходящий в ультразвук, и несколько перьев опадают к ногам, а после закручиваются под порывами ветра, и в лицо бьет прохлада ночи, падают последние капли дождя, сумасшедшее море успокаивается, и груз, который кренил Колфилд к земле, исчезает.
Она устала воевать — сколько можно, уже все мертвы, ни осталось ни пешек, ни королев, только сплошные зоны отчуждения и стены, что сейчас рухнули; она чертовски устала от всего этого — и черные дыры у нее в груди исчезают, испаряются; и даже первородная перестает светить, оставляя бесконечную сингулярность.
В эпицентре шторма Хлоя ловит губы Макс своими.
Скульд появляется в дверях, смотрит на них изумрудными глазами, улыбается уголком губ и уходит; и Макс Колфилд, на секунду открывшая глаза, видит очертания серпа у нее в руке.
Макс знает: Скульд уходит со временем на другую сторону.
И не вернется.
====== эпилог. ======
«Форд» едет по Кедра, сворачивает на Южную — и выезжает в центр Аркадии, двигаясь прямо к бывшей Академии, все такой же таинственно-прекрасной и заброшенной, как в прошлый раз.
Макс молчит — мокрые от только что закончившегося дождя пряди прилипли ко лбу, на майку с ланью наброшена ветровка, в ногах вечная сине-желтая сумка; левой рукой она подпирает щеку, а правая лежит поверх Хлоиной на рычаге передач.
Ночь переходит в утро слишком быстро — быстрее, чем они добираются до машины, усаживаются в нее, объезжают город еще раз, словно пытаясь запомнить; быстрее, чем маяк вращается вокруг себя; быстрее, чем время, запущенное на предельной скорости.
На часы ни одна из них не смотрит: сейчас течение времени можно ощутить кожей.
Макс сжимает ее руку так крепко, что белеют костяшки; но Хлоя этого будто не замечает — они обе смотрят прямо перед собой, не говоря ни слова друг другу, и в полной тишине автомобиля не звучит даже вечное радио.
Колфилд не знает, как забыть то, что было, можно ли с этим смириться; поле ее войны скрыто под тимьяном и можжевельником — и никто, кроме Хлои, его никогда не найдет; и Макс еще не до конца поверила в то, что все закончилось — словно ребенок, которому мать сказала: монстра под кроватью больше нет.
Спать все равно страшно.
Теперь все становится предельно ясным: по плечу далеко не все, и никакие героические мечи и доспехи не спасут от врагов, что прячутся внутри них — собственных мыслей.
И если у Макс в груди раненым зверем свернулось время, которому она смогла дать отпор, то у Хлои внутри надрывно завывает метель, в снежном торнадо унося тяжесть потерь и боль.
— Мы всегда будем любить тебя, — говорит ей Джастин.
Она почти ощущает его теплую ладонь, гладящую ее макушку.
Хлоя простит, она просто не может не простить; Макс не виновата — просто так все сложилось, жертва обстоятельств, жертва системы, жертва времени; Хлоя знает это, ощущает кожей, интуицией, сердцем — они связаны: навечно, навсегда, навеки; и никто никогда не разлучит их.
Никакое время. Никакие последствия.
Они приедут в Портленд и будут говорить, говорить, говорить до рассвета, и Макс будет плакать, и Хлоя тоже будет реветь, а потом они уснут, прижимаясь друг к другу, и проспят так несколько дней.
Но это будет после. Сейчас нужно просто доехать.
Первые слова Макс произносит, когда они подъезжают к заправке на въезде в Банкс и вылезают из машины, чтобы размять затекшие ноги.
— Хлоя… — Она мнется, перебирает ремень сумки, дергает себя за волосы; все та же хрупкая, но сильная девочка, все та же Макс Колфилд, споткнувшаяся в кофейне, любящая мятный зеленый чай. — Я могу вернуть Рейчел. Оно меня послушается. Хочешь?..
Вместо ответа Прайс накрывает ее ладонь своей.
— Ты что, заразилась от меня синдромом спасителя? — У Хлои вымученный, уставший взгляд. — Перестань. Все нормально.
Макс в ответ молча сжимает ее руку.
Над Аркадией встает солнце.
*
Одиннадцать месяцев спустя.
Хлоя просыпается, словно от удара током; рядом привычно ворочается Макс — полосатая пижама, растрепанные волосы, рваное дыхание; валяются пачки сигарет вперемешку с вещами; пахнет потом и постелью, и все вроде бы как обычно, но что-то мешает ей заснуть обратно.
Стакан холодной воды, распахнутое окно, мирный Уилламет из окон, полная тишина и зажженная сигарета меж пальцев.
Стоп.
Стоп.
Стоп!
Полная тишина?..
Хлоя прислушивается: ни звука волн, ни порывов ветра, ни разговоров снизу из недавно открывшегося бара — словно время зависло и требует глобальной перезагрузки, чтобы запустить все вновь.
Уилламет ласково подзывает ее неподвижными волнами; тонким серебром звенит упавшая на асфальт окровавленная трехгранная игла, но Хлоя этого не видит.
Прайс включает радио — кроме помех, ни одна волна не ловится; лишь погодная сводка повторяется одна за другой: ожидается шторм, захватите зонт, ожидается шторм, захватите зонт, ожидается…
Прайс смотрит на красный циферблат электронных часов: половина первого ночи, время, в которое они легли; обеим вставать на работу, обеим готовить завтрак, обеим принимать душ, ляжем пораньше? Да, давай.
Половина первого ночи.
До сих пор.
Ее начинает подташнивать.
— Макс?.. — Хлоя трясет Колфилд за плечо. — Макс!..
Медленно, но верно Макс погружается на глубину.