Колфилд вылетает из кофейни быстрее, чем Хлоя успевает ей что-то сказать; но, выйдя на улицу покурить, она видит силуэт Макс, забирающейся в подошедший автобус и садящейся у окна.
Хлоя готова поклясться: Макс тоже смотрит на нее сейчас.
*
Брук поворачивается спиной к Заку и поднимает волосы:
— Слушай, у меня лифчик расстегнулся, можешь поправить?
Зак краснеет.
— Скотт, мы едем на место аварии, а тебя волнует это? — Стеф цокает языком.
— Я не могу оказывать первую помощь в расстегнутом белье! — резонно заявляет Брук. — Ну, ты долго там копаться будешь?
Дрожащими пальцами Зак все-таки справляется с застежкой. Довольная Брук завязывает волосы в пучок, поправляет футболку и, с удивлением оглядывая остальных, произносит:
— Ну что?
Прайс закатывает глаза.
Авария на мосту Хотон началась еще утром, когда две машины столкнулись; кроме одной «скорой», туда никого больше не посылали; но Джастин как в воду глядел — все говорил, что на этом сегодня не кончится.
Они видят несколько перевернутых автобусов, горящие легковушки и сломанные, изогнутые велосипеды. Территория уже огорожена, пожарные работают не покладая рук. Но машин «скорой» пока еще нет, значит, у них совсем нет времени — всех не спасешь, всем не поможешь.
— Давайте быстрее, — подгоняет Прайс. — Быстрее!
Она первая кидается к людям, пока Зак и Энджел раздвигают каталки — сразу две.
Кто-то кричит, пытаясь выбраться из горящей машины, и на него направляют струю воды; булькающий стон — и Хлоя видит судорожные подергивания.
Она бинтует головы, накладывает повязки, помогает уложить на каталки пострадавших; аптечка постоянно бьет ее по спине, натруженные плечи болят и не хотят слушаться.
Через полчаса, когда пожарники сворачиваются и уезжают, наконец прибывает «скорая», и водитель — пожилой мужчина в форме — подбегает к ней.
— Почему так долго? — кричит Прайс. — У нас с десяток пострадавших.
— Так все на вызовах, — пожимает плечами водитель. — Сейчас еще трое подъедут, легче будет.
— Тьфу, — сплевывает Прайс. — То ни одной машины, то сразу четыре.
Она оглядывает место катастрофы: никто так и не оттащил машины, обломки железных балок валяются то тут, то там, мост окончательно перекрыт.
Стеф и Брук вдвоем склонились над женщиной, по очереди делая массаж сердца, но Стеф измеряет пульс и медленно, помогая себе руками, отползает; и Хлоя понимает: не спасли.
Тревор вытаскивает на себе людей — тех, кто остались за автобусом. Чтобы не наступать на все еще почти кипящий асфальт, он застелил участок покрывалами, одолженными у пожарников. Покрывала дымятся, но хотя бы не жгут подошвы; поэтому Тревор прыжками носится между двух лоб в лоб столкнувшихся автобусов, передавая потерпевших «скорой».
Мимо проносится Зак, толкая каталку, Хлоя хватается за другой конец, и вместе они завозят ее в очередную машину, в которой уже сидят другие, не так сильно пострадавшие; захлопывают двери и бьют по ним с силой.
Хлоя забегает обратно в свою машину, где Джастин ставит кому-то капельницу; хватает фиксаторы и уносится — у ее пострадавшего сломаны ребра, а «скорая», как всегда, работает в самом начале места аварии.
— Хлоя?
Прайс оборачивается: Макс стоит перед ней, бледная, как бумага, и ветер треплет ее волосы — все такие же всклокоченные, оборванные, обкусанные; Колфилд зябко кутается все в ту же толстовку, в которой была на их встрече пару дней назад, на ней та же майка и джинсы, будто Макс не переодевается. Она кажется призрачно-невесомой — слишком худая, нескладная, тонкая.
Хлоя — высокая, подтянутая, в огромных ботинках и черной форме, с аптечкой за плечом — в глазах Макс выглядит ангелом.
— Что ты здесь делаешь? — Прайс останавливается всего на мгновение, а потом снова бежит к лежащему мужчине, чтобы помочь.
— Я была в автобусе. — Макс едва успевает за ней.
Хлоя останавливается.
— Что?
— Это мой автобус, — говорит Колфилд, — до университета. — Она показывает пальцем на огромную груду цветного металла. — Всех уже увезли, а я осталась.
— Зачем? — Хлоя накладывает на грудь мужчине тугую повязку, фиксирует, черным маркером пишет время наложения.
— Думала, может…
Ее слова тонут в хлопке — Прайс бьет рукой по огромному гипотермическому пакету и кладет его сверху повязки так, чтобы написанные цифры не смазались.
— Джас, у меня перелом, скажи, чтоб забрали, — произносит она в рацию.
Макс стоит поодаль, все еще прижимая к себе сумку, и наблюдает за ее работой; а потом — Хлоя не может поверить своим глазам — достает фотоаппарат, тот самый, который когда-то был сломан, и фотографирует.
Вспышка.
Щелчок.
Ярость Прайс.
Она хватает Макс за руку и оттаскивает к машинам.
— Ты… Ты…
Макс пожимает плечами.
— Мне тоже важны мгновения, — говорит она.
Хлоя не находит, что сказать.
Комментарий к три. Я могу сказать одно – я люблю свою Макс. Она вышла такой, какой я ее задумывала, снялась с кончиков пальцев и поселилась между строк.
Мне не хватает времени на раскрытие Хлои, но я обещаю, что потихоньку мы с вами узнаем ее поближе.
Спасибо за то, что читаете, комментируете, жмякаете на все кнопочки.
Я люблю вас, помните об этом, пожалуйста.
собирающая мгновения
Инсайд.
====== четыре. ======
правота, холодок, контроль — вот осколки твоих костей. ты один, ты разбит, ты ноль. наконец-то вокруг нет стен.
ты и дерево, и кора, и тебя не настигнет зло. и игрок, и его игра, в небе тихо, белым-бело.
понимаешь, что не был прав; небо — сети, а ты — улов.
Все меняет день, когда приходит дождь.
Шаркая ботинками по полу, Хлоя идет в приемный покой — просто чтобы узнать, увидеть, убедиться; но Рейчел уже выписали — или она ушла сама сразу после того, как пришла в себя. Ни «спасибо», ни «привет, Хлоя». Хлое не место в ее новой жизни; кто-то ведь всегда должен страдать сильнее остальных, верно?
С сигаретой за ухом и в изрядно пыльной черной форме парамедик больше походит на жертву теракта, чем на главу бригады; и ее никто не замечает, даже не здороваются. Прайс кивает сама себе: оно и к лучшему.
Чей-то белый халат висит на стуле, и Прайс без зазрения совести одалживает его, накидывая на плечи.
Возмущенный вопль настигает ее уже тогда, когда двери лифта закрываются; Хлоя догадывается посмотреть на бейджик: «Майкл Норт, заведующий отделением интенсивной терапии».
Наверное, это было бы даже смешно; но когда живешь по принципу «Завтра все забудется», что-то внутри тебя перестает гореть — и на месте пылающего огня остается лишь вечно тлеющий огарок.
Прайс не может сейчас находиться в палатах: ее бригада уже поставлена на дежурство, и вызов может прозвучать в любой момент, но ей наплевать. Потому что Хлоя вся состоит из спонтанных желаний, переломных мгновений, обломков метеоритов внутри себя; состоит из тире и точек — только так она умеет посылать сигналы дальше, чем в космос, чтобы он больше не присылал ей испытаний на ее больную чертову голову.
Хотя она выдерживает каждое.
Три точки. Три тире. Три точки.
Кейт Марш лежит в отдаленной, уединенной палате и никак не ожидает увидеть Хлою среди гостей, как и сама Хлоя не ожидает того, что ноги понесут проведать именно ее из всех тех, кого она вытаскивала из лап смерти.
Хлоя не смотрит медицинскую карту — ей это ни к чему, она не врач, да и повод прийти сюда — вовсе не медицинский; поэтому она просто присаживается на край кровати, запахивает халат сильнее, будто пытаясь скрыть пыльную форму, и спрашивает:
— Помнишь меня?
Кейт улыбается уголками губ:
— Седьмой парамедик?
Прайс кивает.
Марш выглядит лучше, намного лучше, чем несколько дней назад, когда Прайс нашла ее; но парамедика сейчас волнует не это.