Крыльцо дома тоже было странным, часть ступеней была заменена пологим пандусом. Вокруг не было заметно признаков обычной летней жизни. Ни машины, ни обычных предметов летней жизни - гамаков, шезлонгов или хотя бы мячика.
А ведь этому дому, или скорее даче было немало лет - дерево потемнело, а на крыше виднелся мох и росла маленькая березка. Да, это не хоромы Каховских.
Внезапно из-за дома появился человек. Самый обычный - мужчина средних лет в джинсах и черной рубашке. Он сделал несколько шагов и тут заметил меня. Мне кажется, не такая уж я страшная, чтобы так вздрагивать. В следующее мгновение он отвернулся и скрылся в разросшемся около дома кустарнике. Странные у этой дачи хозяева…
Немного постояв, я пошла дальше. Улица становилась все более обжитой, начали попадаться и небольшие деревянные избы, и кирпичные дома. Некоторые были новыми, большими, но ни один по своему стилю не мог сравниться с тем, где я буду некоторое время жить. В общем, обычный поселок, похожий на тысячи других. А вот и магазин. Я заглянула в торговый зал: не супермаркет, но необходимый набор продуктов и напитков тут имелся. И ещё витрина с мылом и стиральными порошками.
За прилавком скучала полноватая сонная дева, словно сошедшая с рубенсовского полотна - пышное тело и чудесные каштановые кудри, сколотые на затылке и слегка прикрытые кружевной шапочкой. Завидев меня, дева вопросительно моргнула.
Я купила эскимо, полюбовалась на коньяк в бутылке, сделанной в форме здоровенной стеклянной туфли, и покинула магазин. Так, с этим все понятно. Рядом с торговым заведением стояли два деревянных прилавка - похоже, это был центральный поселковый рынок. В связи с послеобеденным временем продавцов на нем оказалось немного - всего одна пожилая женщина, прятавшаяся за тремя оцинкованными ведрами с букетами цветов. Тут были гладиолусы всех мастей, розы, упакованные в целлофан, и какая-то более скромная цветочная мелочь.
- Ты кто такая? - рявкнула из-за ведер бабка, когда я поравнялась с нею. От неожиданности у меня мороженое, которое я в этот момент кусала, чуть не слетело с палочки.
- Человек, - ответила я, проглотив сладкий ледяной комок.
- Вижу, что не собака. Где живешь?
Приветливые, однако, люди обитают в этих местах. Просто верх культуры и воспитанности.
- А вам, собственно, какое дело, где я живу? - удивилась я. - Или я должна отчитываться?
- Должна, - заявила наглая баба, - если общество уважаешь.
- Общество? - я обвела глазами пустынный пятачок перед магазином. Кроме греющейся на солнце кошки и въедливой торговки, больше никого не обнаружилось.
- А ты думала, тут общества нет? - не унималась баба.
- Общества не вижу, - отрезала я. - А даже если бы и было, какое кому дело, кто я и где живу.
- Проститутка, стало быть, - с удовлетворением констатировала торговка. - Понаехали ту всякие прошмандовки! Шалава!
- Да вы в своем уме?! - опешила я так, что дыхание перехватило. - Какого черта вы такие вещи говорите незнакомым людям!
- А что я перед всякими паскудами должна реверансы крутить? Вот тебе! - между ведрами просунулась здоровенная фига.
У меня появилось желание со всей силы шарахнуть по этим ведрам, но тут позади послышалось:
- Никитишна, ты что это бушуешь? Полицию нравов изображаешь?
В полном бешенстве я обернулась. И от неожиданности уронила таки проклятое эскимо. Из неслышно подъехавшего кресла на колесах на меня смотрели смеющиеся черные глаза. Владельцу их было на вид лет тридцать с небольшим, темные вьющиеся волосы, яркий рот и лицо чеканной лепки. Мне стало не по себе - увидеть молодого красивого мужика в инвалидном кресле…
- Обижают? - спросил он и улыбнулся. - Извините, я напугал вас.
- Меня сложно обидеть, - пробормотала я. - Просто непонятно, с чего вдруг такая агрессия.
- Никитишна, не перегибай палку, иначе больше цветы у тебя не куплю, - погрозил пальцем инвалид. Потом снова взглянул на меня и представился: - Андрей Энгельгардт, к вашим услугам сударыня. А вы, наверное, гостья Каховских?
- Я всего лишь няня внучки Игоря Михайловича. Саша.