Чуть позже они появились все, включая Анисимова. И Лукьянец с Борцовым - с выражением явно фальшивой скорби на лицах. Глаза Ивана Ивановича поблескивали так, что можно было почти наверняка сказать - с издателем они пришли к консенсусу.
Сима захлопотала около стола, появился и повар - принялся ей помогать. В столовой воцарилась непривычная тишина - лишь изредка кто-то переговаривался, чуть ли не шепотом.
Наконец, Анисимов, держа в руках наполненную рюмку, встал.
- Эх, Игорь Михайлович, - произнес он, глядя в пространство, - никогда не думал, что твоя большая и дружная семья осиротеет… вот так, внезапно. Светлая тебе память.
Все сидели, опустив глаза. Губы Валентина кривились - то ли горько, то ли саркастически. Потом мужчины выпили, не чокаясь.
- Спасибо, Глеб Аристархович. - Леонид отставил рюмку и вздохнул. - За помощь спасибо, за сочувствие. Мы действительно сейчас как… потерявшиеся котята.
Почему-то произнося это, он смотрел на Валентина, а тот, в свою очередь на Борцова. Мне же стало неловко.
- Леонид, ваш отец был моим другом. - Анисимов помолчал. - Настоящим другом, одним из немногих. Поэтому не надо меня благодарить, я делаю лишь малость из того, что должно.
Почему-то все произносимое напоминало мне диалог из какой-то пьесы. Ну да ладно, это не мое дело. Я всего лишь наемный персонал.
- Саша, - шепнула мне Верочка, когда обед наконец-то закончился. - Вы отдохните от всего этого. Я тоже хочу побыть одна.
Я кивнула.
Потом, не остановленная никем, вышла за ворота и решительно зашагала по дороге к реке. Мне нужно было отдышаться, уж больно стремительно развивались события. Но не удалось.
- Саша! - внезапно послышалось позади. Я обернулась. Меня, сидя в своей каталке, догонял Андрей Энгельгардт. Темные, встрепанные ветром волосы, чеканный профиль и какое-то смятение в глазах. - Добрый день. Вы случайно не ко мне в гости?
Я замялась. Не та ситуация, чтобы по гостям разгуливать…
Он понял и кивнул:
- Знаете, глоток кофе никому и никогда ещё не помешал. Пойдемте, сварю с ванилью и корицей.
Отказываться было неудобно, да и не хотелось. У меня бывает такое - если нравится какое-нибудь место, снова и снова тянет туда. В детстве, помню, я обожала приходить на работу к бабушке. А ведь, казалось бы, ничего особенного, обычная библиотека. Но меня буквально завораживал запах старых книг, высокие стеллажи, стремянки, на которые можно было взбираться и сидеть на самом верху, читая давным-давно всеми позабытый томик. Или квартира моей школьной подруги Светки - огромная коммуналка, по коридору которой мы путешествовали словно по заколдованному замку, забираясь в пропахшие нафталином шкафы, влезая под древние швейные машинки и обнаруживая самые неожиданные вещи вроде огромного набитого опилками медведя в клетчатых штанах или дырявого глобуса. Мама назвала бы меня романтичной дурочкой, если бы узнала, что так же точно меня теперь тянет в дом Энгельгардта.
Или это все-таки интерес к его хозяину?
Василиса, несомненно, пустилась бы в психоанализ - все это следствие того, что произошло со Стасом. Дескать, я пережила сильный стресс и вот меня кидает из одной крайности в другую - нормальным мужчинам я перестала доверять, но моя влюбчивость требует какого-то выхода… и тэ дэ и тэ пэ… Я одернула себя - нехорошо за спиной у человека рассуждать о таких вещах. Собственно, мы просто недавние знакомые, не более. А я тут бредовыми теориями занимаюсь.
Оказавшись в доме, я принялась рассматривать картины - в прошлый раз мне это толком сделать не удалось. Я небольшой знаток живописи, но мне показалось, что передо мной коллекция подлинников неплохих мастеров, а не случайное собрание бог знает чего. Впрочем, Энгельгардт говорил, что его отец и дед были художниками, а значит, толк в подобных вещах знали.
Потом Андрей крикнул, что кофе готов. Я вошла на кухню и села к столу, на котором уже стояли знакомые чашки. И вновь меня поразила чистота и сноровка, с которой хозяин дома управлялся по хозяйству.
- Значит, разбился Каховский? - странно-безразличным тоном поинтересовался Андрей после того, как некоторое время мы разговаривали о погоде. Я ждала этот вопрос и подтвердила:
- Да, разбился. Очень жаль.
- Я особого сожаления не испытываю, - помолчав, неожиданно сухо произнес Энгельгардт. - Хотя, возможно, покажусь вам не слишком хорошим человеком.