— Упс… — пробормотал субъект. — А я-то думаю, кто это совершает омовение в нашем скворечнике? Нет-нет, не говорите, кто вы. Я угадаю!
А тип был забавный — лет тридцати, в одних только драных джинсах и нательном крестике. Ах, да — на нем была ещё буйная шевелюра и улыбка до ушей.
— Вы — трубочист, которого наконец-то соизволил пригласить папенька! Только не говорите, что это не так, ведь этот чертов камин дымит уже вторую неделю. А теперь вы его почистили, и можно, наконец, дремать около него без противогаза. Ну что, угадал?
Рассмеявшись, я помотала головой.
— Жаль, искренне жаль. Тогда вы… новый папенькин секретарь, давно пора прогнать унылого Борцова и завести существо повеселее. Что, опять мимо? Ну, тогда вы…
— Я няня, — злорадно сообщила я. И тут вспомнила о сыне писателя, про которого говорила Василиса. Но стоящий передо мной парень ни бугрящимися мускулами, ни цветом лица никак не походил на тяжелобольного.
— Ура, у меня новая няня! — обрадовался этот клоун. — Спасибо тебе, дорогой отец! Я знал, я знал, что ты не забыл свое обещание сделать из меня человека и пригласил-таки лучшего специалиста! И как же зовут мою прекрасную няню?
— Александра.
— Надеюсь, вас не нужно звать Алекс? — он отскочил от меня, словно я продемонстрировала ему сочащиеся ядом клыки. — Только не это!
— Нет, меня нужно звать Сашей. А что, в этом доме имя Алекс вызывает столь бурную реакцию?
— Да, в некотором смысле бурную и неоднозначную. Так звали мою позапрошлую… нет, прошлую мачеху, и я иногда кричу во сне, когда она мне снится.
Он скорчил жуткую рожу и тут же спохватился:
— А я — Валентин. Сразу предупреждаю, что употреблять желательно в несокращенном варианте. Дурацкое имечко, но какое уж есть, спасибо маменьке.
Забыв о тюрбане из мокрого полотенца, я в задумчивости смотрела на нового знакомца. Интересно, сколько же лет Игорю Михайловичу Каховскому? И сколько у него было жен, если этот Валентин путается в подсчетах?
— Пять, — угадав мои мысли, сообщил Валентин. — У папеньки было пять жен. Вернее, было четыре и одна пока ещё есть. Но боюсь, что это тоже не надолго. Хотя есть предпосылки к тому, что родитель, наконец, угомонится и ему станет наплевать на то, кто заваривает ему чай с бергамотом. У Лауры это получается неплохо, так что шансы у неё остаются.
— А детей сколько? — с редкостной бестактностью выпалила я. И тут же спохватилась: — Ой, извините.
— Да бросьте вы! Чего тут извиняться? За великим писателем земли русской числится шестеро отпрысков рожденных в браках. Сколько вне — тут данные расходятся. И если вы решитесь спуститься к обеду, то будете иметь возможность лицезреть некоторую часть нашего прайда.
- Я решусь. Выбора нет. - Пожала я плечами.
- Тоже верно, - кивнул Валентин.
Тут я спохватилась, что уже второй час, и мне бы надо не болтать в коридоре, а волосы сушить. Пришлось быстренько ретироваться. Валентин отвесил мне шутовской поклон и зашлепал босыми ногами к лестнице. Потом неожиданно обернулся.
- Вам пароль от вай-фай дали?
- У меня доступ в сеть с телефона.
- Вот ещё – деньги тратить. Сейчас я вам напишу. – Валентин достал телефон и принялся тыкать в него пальцем. Потом протянул мне: - Введите свой номер, пароль придет смской.
Хитрый способ получить мой номер, отметила я. Но возражать не стала.
К столу я решила облачиться в строгий костюм. Во-первых, я понятия не имела о порядках в этом доме, и могло оказаться, что в столовой тут принято появляться в смокингах и изысканных туалетах. А во-вторых — я же с сегодняшнего дня какой-никакой, а педагог, и должна держать марку. Волосы я с помощью фена уложила довольно удачно и сколола на затылке. Из зеркала на меня смотрела типичная бонна с подкрашенными помадой цвета клубники со сливками губами. Поразмыслив, я зачем-то нацепила дымчатые очки.
В столовую я спустилась ровно в два и оказалась едва ли не первой.
И эта комната тоже произвела на меня самое благоприятное впечатление. И тем, что одна из ее стен была сделана в виде широкого французского окна, выходящего в окружавший дом лес, и темными балками, пересекавшими беленый потолок. В центре, на их пересечении, висела здоровенная люстра, похожая на тележное колесо с привинченными к нему медными колпачками. Стены тоже были белыми, и эта белизна контрастировала с темным деревом, из которого была сделана мебель — пузатые посудные шкафчики, горки, комод для скатертей и салфеток и стол. Стол же почему-то понравился особенно, хотя раньше овальные столешницы наводили на меня тоску и казались слишком чопорными. Возможно, дело было в окружавших его стульях с плетеными сидениями и округлыми гнутыми спинками.