Верочка довольно шустро заскакала вверх по лестнице, так что косы запрыгали по спине. Она на ходу сердито сгребла их и процедила:
— Ненавижу… Больше всего на свете мечтаю обрезать это уродство.
— А почему не подстрижешься?
— Дресс-код типа, — буркнул ребенок. — У нас в гимназии директриса совершенно чокнутая, требует, чтобы девочки носили клетчатые юбки, а волосы у них были гладко причесаны. А если меня подстричь… О-о-о, это будет точно, как оранжевая мочалка на голове, знаете, такие кудрявые продаются, для ванны.
Внезапно она замерла и приложила палец к губам:
— Тс-с…
Потом на цыпочках пошла вдоль антресоли, опоясывающей холл на уровне второго этажа. Остановившись около двустворчатой двери с красивым золотистым витражом, Верочка прижалась к нему ухом. Потом тихо повернула ручку и заглянула внутрь.
— Показалось, — пожала она плечами и вздохнула. — А я подумала, что Роб вернулся.
На её лице было написано глубокое разочарование.
— Кто такой Роб? — спросила я.
— Прапрадедушка, дедушка деда. Он сейчас в клинике в Москве, и я по нему скучаю. Здоровский дед! Мы с ним в шашки играли… Он единственный, кто не шпыняет меня за толстую попу и аппетит. Наоборот, говорит, что я — типичный маленький Николсон.
— Николсон? Это киноактер такой?
— Нет, Николсон — фамилия Роба. И он тоже в детстве был толстым, рыжим и очкастым.
— Погоди, я что-то запуталась. Роб Николсон — дед Игоря Михайловича Каховского?
— Ага, он его пятнадцать лет назад отыскал, а до этого дед ничего о своем настоящем отце не знал. Такая история.
Я решила, что сейчас вникать в перипетии судьбы писателя и его родственников не стоит. Тем более что Вера уже подвела меня к другой двери и открыла её.
— Это моя комната.
Вот уж чего я не ожидала. Мне казалось, что я увижу обычную девчоночью детскую — карамельных цветов, с рюшками и мягкими игрушками, а передо мной был самый настоящий рабочий кабинет. Никаких милых безделушек и пушистых ковров, главное место в комнате занимал большой стол с ноутбуком, огромным монитором и полным набором периферии — принтер, сканер плюс пара устройств, идентифицировать которые я не смогла. Вдоль стены тянулись деревянные полки, заставленные книгами, заваленные папками и просто бумагами россыпью. Кровать, небрежно застеленная синим покрывалом, и комод с лампой под синим абажуром.
Увидев мое замешательство, Вера улыбнулась. Потом прошла, уселась в весьма солидное рабочее кресло и крутанулась в нем.
— Тут ты проводишь по многу часов. — Я устроилась на подоконнике, таком же широком, как в моей комнате. — Угадала?
Девочка кивнула.
— И ты боишься, что я буду тебе мешать тебе играть?
— Меня такая ерунда мало интересует, — ответствовало дитя. — У меня и игрушек-то почти нет.
— Значит, интернет?
Вера как-то равнодушно пожала плечами и отвернулась. Потом испытующе глянула на меня через плечо. Видно было, что ей не хочется раскрывать свои секреты. Но как всякий здравомыслящий человек, девочка понимала, что я как няня все равно это узнаю.
— Если я скажу, вы смеяться не будете?
— Обещаю — не буду.
— Я пишу книгу.
Наверное, мне нужно был всплеснуть руками и умилиться: ах, какой передо мной продвинутый ребенок! Но дело в том, что я сама в возрасте девяти-десяти лет сочиняла роман о некой юной особе, которая носила платья со шлейфами и почему-то берилловую диадему. Диадему я нагло сплагиатила из рассказов о Шерлоке Холмсе. Увы, ни память, ни история не сохранили более никаких следов данного шедевра.
Поэтому я спокойно кивнула и поинтересовалась:
— Почитать дашь?
— А надо?
— Тебе решать.
— Тогда только после правки, ладно?
— Ого, профессиональный подход. Хочешь быть похожей на дедушку?
— Нет, — она с негодованием замотала головой. — Никогда! Только не на дедушку.
Странная реакция. И вообще, оказывается, с детьми разговаривать куда сложнее, чем с взрослыми. Надеюсь, что когда мы ближе узнаем друг друга, проблем в общении станет меньше. А сейчас я чувствовала себя немного неловко — ну чего привязалась к девчонке? Конечно, мне хотелось узнать побольше и о ней, и о семье, в которую я попала. Но расспрашивать мне казалось не совсем уместным — буду выглядеть не в меру любопытной особой. Да и нужно быть честной перед самой собой — меня это интересовало лишь постольку, поскольку я подписала договор и обязалась выполнять обязанности няни в этой семье. Но не более. На самом деле я просто вырвала себя из своей привычной среды — чтобы перестать зацикливаться на том, что меня буквально убивало все последние недели. Я оказалась не готова к потрясению, и оно вогнало меня в самую настоящую депрессию. Теперь я знаю, что это такое, и изо всех сил стараюсь избавиться от этой чумы. Мне больше не хочется сидеть в черной дыре отчаяния, вот я тащу себя оттуда за уши.