Мэл знал, куда и как бить. Так что карточку пришлось взять, но с поджатыми губами. Всё-таки дебильные у них порядки. Женщины — бесправные существа. Часть интерьера. Их выбирают, словно породистых кобыл для конюшни. Расчесывают им хвосты, моют холку, заплетают гриву в косы, набивают подковы с бриллиантами, украшают дорогими попонами и сбруями. Зачем? А затем, что назначение любой кобылки — дать потомство. Принести жеребят-аристократов.
Мэл по-прежнему мыслит иными категориями. Или я мыслю по-старому, по-крыскиному? Пять тысяч — нереально большая сумма для еженедельных трат на носовые платочки. Наверное, это должны быть всем платкам платки: из тончайшего батиста, с ручной вышивкой и умопомрачительными вис- улучшениями.
Чтобы не опоздать к назначенному времени, Мэл гнал машину по скоростным трассам. Он не петлял и не путался, потому как точно представлял направление.
— Тебе нравится жить в столице? — поинтересовалась я, глядя в окно автомобиля на городской пейзаж из высоток и необычных архитектурных строений. Туннели закрытых пешеходных переходов мелькали над дорогой. Апрельское солнце царапало краем диска крыши домов. Теперь вечерело гораздо позже, чем зимой, потому что траектория светила на небосводе поднялась выше.
— Я родился здесь и вырос, — ответил Мэл, не отрываясь от трассы. Стрелка спидометра трепетала на отметке "190", но в салоне не чувствовалась бешеная скорость.
Окраины сменились парковой зоной, и оживленная дорога осталась в стороне. Мэл, затормозив, свернул влево и остановился под невысокой аркой.
— Красотища! — вырвался у меня восхищенный возглас. В столице не было и намека на листву, а здесь, за аркой, по обоим сторонам от асфальтовой ленты тянулся лес — изумрудное волнующееся море. — Почему стоим?
— Потому что сканируют нас и машину.
"Опознание в целях безопасности". Отвлекшись на любование окрестностями, я успела забыть о цели поездки, а, вспомнив, снова разволновалась.
Невидимые сканеры просветили наши внутренности, и зеленый сигнал датчика-светофора разрешил проезд. "Турба" неспешно покатила по березняку.
— Неужели здесь, как в Моццо, не бывает зим? — спросила я, разглядывая сочную траву и молодые блестящие листики на деревьях.
— Бывают. Обычно с середины марта зону накрывают теплым колпаком. В этих местах лето наступило две недели назад.
Лесополоса сменилась окультуренными рощицами. Видно, что деревья и кустарники сажали с умыслом — группами и поодиночке. А вскоре пошли дома. И решетки. Решетки и дома. Нет, правильнее сказать, что по обе стороны дороги шли решетки, решетки и решетки. А далеко позади них, за кронами деревьев, виднелись крыши и окна особняков. "Как лечебница в Моццо" — сравнила я дом, промелькнувший по правую руку. Глаза успели ухватить лужайки, цветники, стриженные фигурно кустарники и блеснувшую голубую гладь не то пруда, не то бассейна.
— Где мы?
— В белой зоне.
— В белой? А еще какие есть?
— Всего пять зон. Раскиданы вокруг столицы.
— И кто здесь живет?
— Разные люди. Те, кому позволяют средства. Министры, например.
Я беспричинно закашлялась.
— А где живут начальники объединенных департаментов?
— Здесь же, — кивнул он в сторону, когда "Турба" очутилась на перекрестке. Где-то там, в окружении столетних дубов стоял дом, в котором родился и вырос Мэл. Там жили его мама, его сестра и отец. И возможно, дед. Взглянуть хотя бы одним глазком!
Но Мэл не свернул, а поехал дальше напрямик.
— И Рубля здесь живет?
— Нет. Он обитает в алой зоне. А здесь живет… Дэн, к примеру! Но сейчас дом закрыт. Предки Дэна предпочитают город. И заграницу.
— A-а. Понятно. А отец Дэна — тоже министр?
— Нет, — хмыкнул Мэл. — Председатель совета директоров автомобильного концерна. "Торнадо" — их марка.
Ясно. Богатеи и власть предержащие живут как добрые соседи. По выходным наведываются друг к другу на чай и сравнивают, чьи садовники аккуратнее постригли газон.
— Приехали, — сказат Мэл. Автомобиль затормозил, а мое сердце ёкнуло, забившись с перебоями.
Кованые ворота медленно открылись, пропуская.
Только бы не взвыть. Только бы не устроить истерику. Только бы не опозорить Мэла. Кстати, он стоит в стороне, опершись плечом о колонну, и с ухмылочкой посматривает на семейство Влашеков. Я знаю, он любуется и безотрывно следит за мной, как кошка за мышью.
— Подбородок левее и чуть ниже, — поправляет мою голову фотограф и отходит, прицеливаясь объективом фотокамеры.