По-моему, нащелкали штук двести снимков или пятьсот, а им всё маю. Под софитами жарко. Семья Влашеков в гостиной, в зимней оранжерее, на ступенях парадного входа… Позы естественные и непринужденные. По протоколу в центре стоит или сидит мачеха, отец возвышается над ней, я — с другого боку, чуть позади. При втором варианте глава семейства меняется ролями с супругой.
Фотосессией руководит Иван Иваныч Иванов. Тот самый неуправляемый распорядитель Иванов, которого с трудом усмирил на "Лицах года" премьер-министр. И сейчас Иванов недоволен, но чем — непонятно. Он строчит в своем блокноте и хмурится, прохаживаясь меж осветителей, техников, гримеров, визажистов, стилистов, охранников и прочих непонятных личностей. Наверное, знает, что интервьюировать запрещено, и поэтому психует.
Фотосъемочная бригада приехала в трех автобусах, припаркованных в стороне на щебневой площадке перед фасадом родительского особняка. Мы с Мэлом появились вовремя, не опоздав. Чинный дворецкий встретил, принял верхнюю одежду и проводил в гостиную, ставшую первой ареной для съемок. Я успела пискнуть неуверенное "здравствуйте", как меня схватили за руку и, выставив статуей позади кресла с высокой спинкой, велели замереть, причем надолго. Ну, не каменная я! Не смогу удержаться в недвижимости. То в носу засвербит, то захочется чихнуть, то зачешется что-нибудь, то отвлечется внимание.
Отец выглядит торжественно и элегантно. Костюмы идут ему, потому что прекрасно сидят на необрюзгшей фигуре. Неожиданно замечаю, что Мэл тоже выглядит так, словно сошел с витрины дорогого магазина. Расстегнутый пиджак, руки в карманах брюк, небрежная поза, легкая взъерошенность, моя сумочка на его плече… Будет нонсенсом, если статус Мэла не зашкалит.
Папенька ведет себя в высшей степени корректно, как радушный хозяин. Он запросто пожал руку Мэлу, и тот ответил также непринужденно. А мне непривычно видеть полуулыбку отца, его сдержанное терпение и покорность истязаниям распорядителя Иванова. Более того, меня выбивает из колеи домашность родителя, и я не могу сосредоточиться и собраться с мыслями. Оказывается, мой отец умеет смеяться, шутить и рассказывать бородатые анекдоты! Но все эти годы он предпочитал оскорблять меня у выказывать презрение. За что? За то, что не оправдала надежд? Разве я виновата, что родилась не той, кем притворялась до недавнего времени?
Нужно отвлечься. Прочь негативные эмоции! Они написаны на моем лице, и фотографии послушно зафиксируют их.
Радует, что распорядитель не замечает Мэла и не проводит параллель между его присутствием в доме Влашеков и мной. Мачеха выглядит громоздкой. При высоком росте она крепко сбита телом, а тяжелый подбородок лишает ее женственности. Зато блеск драгоценностей и профессиональный грим восполняют потерянное.
Пока что мне не удалось обменяться с родственниками и парой фраз, чему я тихо радуюсь. Нас водят по разным уголкам, Иванов ищет подходящий антураж и злится, оттого что не может подобрать тот самый, особенный ракурс, который сразит читателей газет наповал.
— Перерыв пять минут! — кричит распорядитель, и три фотографа опускают объективы, нацеленные на Влашеков.
Сколько можно мучить? Нащелканными снимками можно торговать как сувенирами на каждом углу.
Иванов приклеивается к папеньке, и они, оглядывая зеленеющие окрестности в пределах, огороженных решеткой, размахивают руками как полководцы перед судьбоносным сражением. В моих руках возникает запотевший бокал с соком.
— Прошу. — Мэл предлагает мачехе аналогичный прохладительный напиток. Та величественно кивает, принимая.
— Ну, как? — отводит он меня в сторону.
— Никак. Всё одеревенело.
— У тебя много общего с отцом. Раньше я не замечал, а сейчас четко увидел, — делится наблюдением Мэл.
— Ты путаешь. Я — копня мамы. — Делаю глоток и глажу лацкан его пиджака. — Спасибо. Спас меня от обессиливания.
Мэл рядом. Мы невзначай касаемся друг друга и мимолетно переплетаем пальцы.
— У вас одинаковые профили и одинаковые жесты, — показывает он. — Вы очень похожи.
Если Мэл рассчитывает выбить слезу умиления, то пусть не надеется. Не испытываю гордости оттого, что чей-то внимательный взгляд выявил сходство с отцом. Я — мамина дочка.
Следующий плацдарм для фотоэкзекуции — беседка, укрытая ветвями плакучей ивы. Техники перетаскивают осветительные приборы, фотографы ищут нужный ракурс, гримеры пудрят лицо мачехи, стилисты поправляют прическу.
Осточертело всё, потому что бессмысленно, и не видно конца и края. А я устала. И бояться перестала. Поначалу не решалась лишний раз взглянуть на отца, избегала встречаться глазами с его женой. А потом сообразила; если буду вздрагивать от каждого случайного прикосновения, Иванов заподозрит неладное. Общественность думает, что за забором у Влашеков царит семейная идиллия. Падчерица советуется с мачехой как с лучшей подружкой, боготворит папеньку и перезванивается с братом и сестрой по сто раз на дню. Кстати, последних не видно. Может, и к лучшему. Все равно не узнаю родственничков. Наверное, отец удалил отпрысков, чтобы не влипнуть в казус на виду трех десятков людей.