Взяв холодный пирожок с капустой, я быстренько обкусала и бросила вниз. Он улетел и утонул в снегу. Давясь, набила полный рот столовской плюшкой и выкинула объедок. Через мгновение тот влетел в окно, будто за окном стоял некто и отбивал ракеткой, возвращая обратно.
Ах, так! Я раскрошила остатки плюшки и высыпала за окошко. Они повисли пылевым облачком напротив чердака. Батюшки, прямые улики для гуляющих внизу! Высунувшись наполовину, я лихорадочно собрала плавающие в воздухе крошки.
Парадокс! Если проглочу кусочки столовской булочки, они уйдут в желудок по назначению и автоматически спишутся, а пока же, хоть в пыль их растирай, а клеймо институтской собственности будет кружиться надо мной роем.
Ну, что за институт? Другие ВУЗы как ВУЗы, а этот - столичный. Соответственно, и изюминки особенные, доставляющие кучу неудобств.
В течение дальнейшего часа я пыталась выбросить из окна: ножку от сломанного стула, уголок от рулона с анатомическими схемами, самолетик из тетрадного листа, взятого в нижнем ящике стола, поролоновый клоунский нос на разорванной резинке и колбу с отколотым краем, найденную на дне коробки с театральным реквизитом.
Из всех подвергнутых испытанию объектов лишь самолетик, спланировав в воздушных потоках, покружился над снегом, после чего исчез, залихватски завернув за угол здания, и назад не вернулся.
Остальные предметы не решались падать и выбрасываться, предпочтя рассыпаться в столетний прах на институтском чердаке, нежели гордо воспарить над просторами и геройски погибнуть, утонув в глубоком снегу. Вывод: со своей собственностью институт не расставался до ее смерти.
Нос начал подмерзать, пальцы на ногах - подстывать. Я грызла ногти, а мозг лихорадочно работал.
Таким образом, все пути вели к Монтеморту, бдящему на посту. Каким-то образом пес сортировал личные и институтские вещи и давал указания магниту, окружающему здание, пропускать избранно.
Мысль о том, что лохматый страж позволил выйти через парадные двери со столовскими расстегаями и библиотечным блокнотиком, казалась фантастической. Но ведь факт налицо? Налицо. Вопрос: зачем? Вдруг Монтеморт решил дальновидно заманить наглую студентку в ловушку? Я расслаблюсь, попрусь двухтомником Блюхермахера под обеими мышками, а меня хвать! - и растерзают не хуже плюшки.
Эх, выяснить бы поподробнее у Стопятнадцатого о ментальной связи Моньки с институтским магнитом, но декан сразу заподозрит неслучайный интерес.
Размышляя, я спустилась с чердака и, сдав куртку в раздевалку, переждала звонок в женском туалете. Со мной дожидались две расписные куколки с другого факультета. Они подкрасили губы, подрумянили щеки и принялись шептаться в уголке, поглядывая на меня.
Желающих стереть надпись с кабинки про наши отношения с Мэлом не нашлось. Наоборот, рисунок стал ярче и жирнее, а под ним появились многочисленные комментарии в столбик.
Прогорнил звонок, и следом пронеслась воздушная волна, сотрясши дверь туалета. Радуйтесь и трепещите, уважаемые учащиеся! Вас ждет гроза завравшихся крысок - великий и ужасный Альрик Вулфу с теорией символистики, которую начинаю тихо ненавидеть.
Я пришла в аудиторию одной из первых и заняла место под солнцем, вернее, перед Мелёшиным. Вскоре нахлынул поток студентов, а вместе с ними и Мэл поднялся ленивой походкой по ступенькам, уткнувшись в телефон. Ясно, обменивался сообщениями со своей белокурой красавицей, она ведь учится не с нами. Ах, какая трогательная привязанность! Не могут жить ни секунды друг без друга.
Альрик принес рулоны под мышкой и попросил одного из парней повесить у доски на струне, но вместо него, сшибая друг друга, на помощь бросилось с десяток студенток.
Парни на рядах захихикали и принялись обсуждать вид сзади, открывавшийся, когда девчонки тянули руки вверх, пришпиливая плакаты, и их юбки, соответственно, поднимались выше обычного. Даже Мэл хмыкнул рядом с моим ухом. Я оглянулась. Оказывается, он улегся на столе и, подперев подбородок кулаком, с интересом следил за приготовлениями к лекции. Его взгляд перетек на мое лицо и замер, не мигая. Меня обдало горячей волной, прокатившейся с головы до ног.
Смешавшись, я отвернулась. Может, Мелёшин опять отрабатывал свои иллюзии или, экспериментируя, распылил аэрозольные феромоны, приготовленные на лабораторке у Ромашевичевского? Все же отодвинуться от спинки не хватило сил. И хотя я была уверена, что Мэл не пристегивал меня к ней заклинанием, легкое дуновение от его дыхания, овевавшее шею, заставляло трепетать нервные окончания и отдаваться новому ощущению с поистине мазохистским удовольствием.