Шенк заметил, что толстяк неодобрительно поморщился. И не потому, что покоробил намек на варваров, сам считает так же — все, что не принадлежит Империи, суть варварство и даже дерьмо. Явно недоволен обещанием пропустить… или скорее не склонен верить клятвам.
С другой стороны, законы чести никто не отменял. Воину легче принять смерть, чем подло солгать во имя спасения жизни. Так велела Сикста, тому же учит и Галантор. Пусть минги презирают Святых, чьи слова достигли сердец людей по всему обитаемому миру, и даже в великое, необъятное, дикое Заморье год за годом отправляются служители Ордена, дабы найти дикарей, коих не коснулся еще истинный Свет, принести им слова Святой Сиксты. Пока, впрочем, безуспешно. Пусть презирают — но и сами с готовностью пользуются тем, что уверовавшие в Свет скорее умрут, нежели отрекутся от истины. Ладно бы, речь шла о простом селянине, тому и наврать с три короба — дело простое. Но когда имеешь дело с рыцарем — тут уж не ошибешься. Честь превыше всего.
— Клянусь! — Шенк вскинул руку к небу, призывая в свидетели Свет. — Клянусь, что пришел сюда, не замышляя чинить Империи Минг урона или разора, не в поисках чьей-то жизни, не за грабежом или насилием.
По лицу толстяка снова скользнула тень, и Шенк похолодел, ожидая нападения. Но тощий довольно кивнул, удовлетворенный:
— Что ж… но за въезд в Империю…
— О, конечно! Надеюсь, несколько монет не будут сочтены оскорблением… простите, господа, но я не богат и не могу в должной мере…
Пяток золотых «орлов», последних, перекочевал в костлявую ладонь худого. Тот задумчиво, подкинул их, снова поймал — словно проверяя, не мала ли мзда, затем махнул рукой:
— Ладно, Тьма с вами, езжайте… к вечеру доберетесь до села, там таверна. Хозяин берет… — он снова сплюнул, с явным отвращением, — берет даже поганое орденское золото. Миску похлебки и охапку сена на ночь найдете.
Шенк тронул поводья, конь послушно двинулся вперед, Синтия ехала чуть приотстав, с нарастающим раздражением чувствовала сальные взгляды, буквально раздевающие. Да, Шенк прав, сейчас убивать не время и не место, но как же хочется стереть похотливые ухмылки с этих рож! Все-таки не Орден, Империя прогнила насквозь, с головы идо самых кончиков ногтей, раз уж пограничная стража берет золото за то, что пропускает кого попало. Даже не обыскав, не допросив с пристрастием.
Всадники давно уже скрылись за деревьями, когда толстяк повернулся к худому. Лицо было злым.
— Не стоило их пропускать, Трангер.
— Брось, Урда, он хорошо заплатил. Золото — оно везде золото.
— Не верю я ему. Лжет.
— Рыцари не лгут…
— Мало ли кто может навесить на спину рыцарский меч, — покачал головой толстый, которого собеседник назвал Урдой. — Я чую, что он правду не сказал. Хотя и поклялся… нутром чую, поверь. Вечером доложу капитану.
— Да ты что, очумел? — вытаращился Трангер, на худом лице ясно обозначилась злоба. — Это ж… это ж монеты отдать придется!
— Заткнись, Дохлый, — кличка была дана без особой изобретательности, зато метко. — Надо так, понял? Эти двое мне не нравятся. Совсем не нравятся.
Эта крепость была иной — и больше, и крепче. Стены явно сложены недавно, еще не успели обветшать, обрасти мхом, а местами выкрошиться. И башни сделаны как надо, обеспечивают надежный обстрел всех подступов — даже тем, кто подойдет к самому подножию стен, не укрыться от стрел. И гарнизон здесь был соответствующий — четыре сотни солдат…
И все-таки это была именно приграничная крепость, пусть и выглядящая грозной. Да с точки зрения жителей окрестных сел она таковой и была, и мужики в тавернах — а разговоры любителей крепкого пива одинаковы везде, что в Ордене, что в Минге, что в дальних и странных арделлских землях — не раз спорили, какая твердыня сильнее. И неизменно приходили к одному, вполне предсказуемому выводу — мол, у Ордена не крепость, а недомерок какой-то, слова доброго не стоит. Но любой опытный воин прекрасно понимал, что и у этой крепости назначение то же самое — сдержать. Сдержать на несколько дней, дать время привести армию в готовность. И если начнется вторжение, то мингская крепость продержится ничуть не дольше орденской. Разве что самую малость.
Ранним утром немалая часть населения ближайшей к крепости деревеньки высыпала на улицу, привлеченная грохотом многочисленных копыт. По главной (и единственной) улице — вернее, просто тракту, разрезавшему деревеньку надвое, — неслись всадники. Сияли наконечники копий, ловя лучи встающего над горизонтом солнца, блестели доспехи, столбом поднималась пыль. На всех воинах странные шлемы, похожие на выкованные из металла волчьи головы, и только один, тот, что впереди, без шлема. Длинные белые волосы развеваются на ветру, черный плащ с какой-то — не разобрать — белой отметиной плещется за плечами.
Всадники промчались, направляясь к крепости. Пыль стояла столбом — в отряде человек тридцать, а дождя не было давно. Жители переглядывались, бабы вдруг истошно завопили, собирая детей, а мужики уже задумчиво крутили усы — мол, надо бы в таверну да посидеть, подумать… с чего это сюда, в эдакую глушь, примчалась имперская гвардия. Знатоков не было, сказать, к какому корпусу относятся волкоголовые, никто не мог — но воины явно не из простых. Это и слепому видно.
В крепости кавалькаду заметили. То ли были извещены, то ли узнали человека, что мчался впереди, — так или иначе, но решетка медленно поползла вверх, чтобы полностью открыться как раз к тому моменту, как копыта всадников заколотили по настилу подъемного моста. Немалая часть гарнизона высыпала во двор — все с оружием, готовы, в случае чего, дать отпор. Остальные спешно заняли места на стенах. Беловолосый спрыгнул на землю, швырнул поводья подскочившему слуге.
— Кто комендант? — рявкнул он, смахивая с лица пыль. На него смотрели во все глаза. Кое-кто знал Регнара Снежного Барса в лицо, почти все остальные о нем слышали. Слухи ходили разные, в чем-то друг другу даже противоречащие — но в одном совпадали всегда. Если и был в мингской армии образец странной смеси жестокости и истинного рыцарства, то именно он сейчас и стоял на камнях, вымостивших внутренний двор пограничной твердыни. Еще о нем ходили слухи, что Снежный Барс прошел десятки и сотни боев, не получив в них и царапины. Поговаривали даже, что его защищает неведомая сила… может быть, даже магия. Но эти слухи явно были преувеличены — каждый мог видеть, что щеку Регнара пересекает рваный шрам, заживший относительно недавно. Видать, не скоро еще этому воину доведется надеть шлем, придется ждать, пока рана как следует зарубцуется.
— Приветствую тебя, Регнар. Слава о твоих подвигах летит впереди твоего коня.
Из дверей донжона вышел тучный человек в дорогих латах, явно здесь главный. Регнар скривился, словно от зубной боли, — как же, тонкое оскорбление. Мол, ты, может, и герой, но здесь мои владения, и бежать тебе навстречу, как любопытный мальчишка, не буду, не жди. Комендант шествовал неторопливо, важно… а может, из-за своей комплекции иначе и не умел. Высок, а оттого кажется еще более огромным — но на лице, да и на всем теле заметны признаки долгой праздной жизни, да еще и скрашиваемой ежедневными возлияниями. Кожа лоснилась жиром, под глазами — темные мешки, да и походка не твердая и уверенная, как у истинного воина. А если внимательно взглянуть, то и латы, вычурные и блестящие, больше предназначены для парадов, чем для серьезного дела.
— Ваше имя, комендант?
— Винер Арнвельд, комендант крепости Дир… — Он сделал небольшую паузу, затем добавил с притворной любезностью: — К вашим услугам, Могу я узнать, что привело героя в наши скромные стены?
Более всего упомянутому герою хотелось достать из-за плеча огромный меч и объяснить этому зажравшемуся борову, кто тут герой, а кто корм для червей. Но Регнар сдержался… сейчас он нуждался в содействии, дабы выполнить полученный приказ Императора.
— Дело важное и срочное, — бросил он хмуро. — Надеюсь, мы сможем поговорить об этом в более подходящем месте.
— Разумеется, — снисходительно кивнул комендант. — О ваших людях позаботятся. Прошу вас следовать за мной.