— Невралгия с трудом поддается лечению.
— Я принимала китайское лекарство, и мне стало лучше, но все равно побаливает. Для климактерических болей слишком поздно… Да, от болезни чувствуешь себя такой беспомощной!
— Вам кто-нибудь поможет с переездом?
— Муж болен. Сын работает. Так что помочь некому. Да тут в общем-то ничего сложного нет, я сама за пару деньков управлюсь, хочу закончить до послезавтра. Потом придет машина и заберет вещи.
У Юкико сложилось впечатление, что отношения в этой семье довольно прохладные. Никто не помогал больной женщине с переездом, и это было как бы само собой разумеющееся. Однако где и чем так занят ее сын? Если бы он работал на Хоккайдо, или на Кюсю, дело другое. Но если он живет поблизости, то не выкроить хотя бы один день, чтобы помочь матери, — совершенно бессердечный поступок.
— Мне нужно кое-что сделать до обеда, а потом я могу помочь немного, — без раздумий предложила Юкико.
— Да? Вы меня извините. Мне так неудобно…
— Если я вам помогу, мы вместе быстрее наведем порядок.
Шитье — довольно странное занятие. Обычно, чем больше занимаешься делом, тем больше двигаешься. Но чем больше Юкико занималась шитьем, тем меньше она двигалась.
Как сохранить физическую форму, не двигаясь? Ведь человека сорока-пятидесяти лет все чаще страшит, что откажут ноги, если он перестанет двигаться. Поэтому Юкико решила посвятить день или два физическому труду не ради Наоко, а ради собственного здоровья.
Как и говорила Наоко, в опустевшем доме было много ненужных старых вещей, которые иначе, как рухлядью, и не назовешь. Наоко сразу же предложила все выбросить.
— Но ведь это можно еще использовать. Это даже не порвано, — постоянно останавливала ее Юкико, и Наоко, передумав, отвечала:
— Да? Ну хорошо, еще немного попользуюсь.
Сама Юкико довольно часто выбрасывала вещи. Ей хотелось иметь в доме больше свободного пространства. Однако выбрасывать вещи — это тоже работа. Большинство людей ленится выбрасывать вещи, поэтому жилого пространства становится все меньше и меньше.
— На самом деле выбрасывать вещи очень важно. В последнее время цены на землю стали высокими, поэтому мой муж говорит, что если дома не наводить порядок, чтобы можно было свободно двигаться, то потом, может, даже довольно скоро, придется нести расходы в сотни тысяч, а то и в миллионы иен. Но я все равно не умею наводить порядок. Честно говоря, в моем доме очень много вещей, которые пора выбросить. Если к ним добавить еще и мамины вещи, то это вообще будет ужас. Поэтому я и хочу все выбросить, понимаете?
На следующий день, в то же самое время, Юкико, как и обещала, опять пошла помогать Наоко. Ей пришлось дотрагиваться до пыльных вещей, и пальцы у нее загрубели; но Юкико знала, что если на ночь их обильно смазать кремом, то на следующий день они снова станут гладкими, и можно будет проворно работать иглой.
Критиковать сына Наоко за его холодность по отношению к матери было легко. Но во многих семьях такие проблемы, о которых посторонние и не подозревают. Может быть, Хацу Ивамуруа, казавшаяся несчастной, заброшенной старушкой, сама была виновата в том, что дочь перестала с ней общаться. Но даже если и так, какое это теперь имеет значение? Юкико старалась делать все тщательно, упаковывая одну за другой вещи, что были у нее перед глазами. Она подумала, что на большее сейчас вряд ли способна.
Сборы при переезде — дело выматывающее. Нужно неторопливо собирать то, что лежит прямо перед носом, не обращая внимания на то, что подальше. Юкико нашла ужасно смешным, что она становится специалистом по переездам, поскольку подходит к делу так обстоятельно, будто дело касается ее самой.
На второй день Юкико устала еще сильнее, чем в первый. Наоко в знак благодарности отдала ей совершенно новую портативную печку и мешок угля.
В эту ночь Юкико опять спала очень крепко. Юкико часто вставала в пять часов утра, но на следующее утро она открыла глаза, только когда услышала шаги Томоко.
Готовить какой-то мудреный завтрак особой нужды не было. Томоко часто обходилась чашкой кофе, который варила сама, поэтому Юкико поставила на стол только хлеб и масло, почистила хурму и груши, помыла виноград.
— Ты вчера здорово уработалась, тело не болит? — спросила Томоко, наблюдая замедленные, скованные движения сестры. В вопросе Томоко прозвучала ирония, вместе с тем в нем можно было уловить также искренний интерес к происходящему.
— Да. Когда я встала, икры побаливали, но сейчас почти перестали.
— Так обычно бывает. Стоит активно подвигаться, как на следующее утро ноет все тело.
Сестры приступили к завтраку, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами. Перед уходом на работу Томоко подробно проглядела газеты, и разговор, естественно, вертелся вокруг газетных новостей.
Томоко уехала вскоре после десяти часов.
Грузовая фура, забиравшая вещи, отъехала от соседнего дома еще в девять часов, и у дома Юкико воцарилась тишина. С моря вновь повеяли запахи прозрачной прекрасной осени.
Юкико направилась в свою комнату и принялась за шитье. Телевизор, который включила Томоко, продолжал работать. Юкико встала, чтобы его выключить.
На экране телевизора она увидела лицо Фудзио. На мгновение Юкико подумала, уж не натворил ли он чего еще.
Однако это был репортаж о том, что этим утром приведен в исполнение приговор Фудзио Уно. Поскольку многие почти забыли о том громком деле, в репортаже подробно освещались прошедшие события и показывались фотографии жертв, погибших из-за Фудзио.
Юкико схватилась за спинку стула, чтобы не упасть.
В каком часу это произошло?
Пока она, ни о чем не подозревая, спала здоровым, спокойным сном, несчастное сердце Фудзио перестало биться, и он отправился в объятия смерти, переступив через черту жизни. При мысли об этих нескольких часах или нескольких минутах его жизни Юкико физически ощутила, как болит ее собственное сердце.
Юкико казалось, что Фудзио, молчавший с конца июня, возможно, чувствовал, как его затягивает в некую первородную узкую темную дыру. И вот тайная петляющая тропа, постепенно расширяясь и углубляясь, через некоторое время вывела его на бескрайнее пространство, заполненное разбросанными небесными звездами.
Фудзио оставалось лишь плыть по беспредельному космосу. В этот мир не проникают ни ненависть, ни любовь. Юкико представила себе Фудзио, свернувшегося, как ребенок, калачиком в этом пространстве, где тишину нарушает лишь шепот проплывающих звезд, где властвует грозная, холодная усмешка мерцающего света, долетающего из далекого-далекого далека, с расстояния в сотни миллионов световых лет.
Холода еще не наступили, а она все никак не могла унять дрожь, сотрясавшую все ее тело. Фудзио, вероятно, еще не успел привыкнуть к собственной смерти.
И где он сейчас? Юкико чувствовала, что Фудзио плывет сейчас по космическим просторам, в той дали, из которой невозможно вернуться, откуда невозможно докричаться до людей, где можно только продолжать свой полет навстречу вечности.
Юкико только сейчас осознала, что такое чувство неподдельной утраты. Оно оказалось неимоверно тяжелым. Она выключила телевизор и поняла, что ясный осенний день превратился в кошмарный сон.
Наконец Юкико сказала себе, что этот день, так же как и вчерашний, должен быть самым обычным днем ее жизни. Смерть Фудзио была не приведением в исполнение приговора по делу «дьявола-душегуба», а смертью обычного человека, поэтому сегодня такая прекрасная погода. С момента зарождения мира умерло много людей, а жизнь идет своим чередом. Поэтому сегодня, как и вчера, Юкико возьмет иглу и будет заниматься шитьем. Однако ее сердце продолжало учащенно биться, а дрожь в руках все никак не унималась.
Юкико чувствовала, что не в силах держать в руке иглу. Раньше с ней такого не случалось. Она встала с рабочего места и села на стул за обеденным столом. Казалось, что она о чем-то думает, но ее взгляд не мог сосредоточиться ни на одном предмете. В столовой, куда она только что перешла, что-то ее беспокоило.