- Ну, герои, - окликнул Андрей Марию и Сашу. - Что нос повесили? Живы пока. И живы будем, - поспешил добавить.
В лицо, почувствовал он, дунул влажный ветер, это роса, - прикрыл он веки.
Потом проступил свет, тусклый, неровный, земля отделялась от неба, и воздух постепенно становился утренним.
Они выбрались из темноты.
Мария увидела: Саша осунулся, щеки побледнели, и веснушки на них побледнели, глаза опущены, словно ни на что смотреть не хотели.
- Сашенька, давай бинт поправлю. Сполз с головы. Сменить надо. Остановимся вот, перевяжу.
"Бинт, она говорит? Какой бинт?" Саша вспомнил: рана на голове. Ему казалось, что сказал что-то, но на самом деле молчал, не мог и слова произнести. Напряженно смотрел он ей в глаза, словно надеялся прочесть в них не то, что услышал, когда было темно. Не верилось, что было это полчаса, час назад. Давно это было, так давно, что все в голове перепуталось и ничего подобного она не говорила. Когда жизнь в опасности и каждую минуту подступает смерть и надо как-то обходить ее, мало ли что примерещится. Он смотрел Марии в глаза и искал подтверждение мелькнувшей надежде. Но увидел в ее глазах лишь полное изнеможение, залегшую печаль и по слезинке в каждом, оставшейся в них с ночи.
- Не задерживаться! Не отставать! - торопил Андрей. - Видно уже...
Слух уловил отдаленное движение воды. Рота подходила к речке. Невысокая у берега, вода стучала по раскиданным и выпиравшим наружу камням. Она откатывалась и возвращалась, и стучала и стучала по камням. Ветер, пробившийся сквозь заросли, падал на воду, и мелкие рябинки торопливо отходили к противоположному берегу, оставляя за собой сероватую гладь.
С моста был сорван настил. Развороченные доски и балки уже не существующей переправы бессмысленно торчали то тут, то там. Мост уже не соединял берега.
С реки тянуло прохладой и пахло илом, рыбой. Наклонившаяся над рекой ива раскинула свои тонкие ветви, и самые длинные из них касались воды, и вода текла под ними, и ветки чертили узкую дорожку на ее серебристой поверхности. Андрей растерянно смотрел на иву, на камни у берега, на мертвые балки там, где был мост. Где ж перейти ее, речку? Не через каждый же километр переправы? Он выругался от досады. Как бы поступил комбат? подумалось. В самом деле? А он сказал бы одно слово: двинулись. И пошли бы, и пошли бы... Еще как бы пошли! И не потому, что сказал это комбат. Потому что, значит, и нельзя иначе.
- Двинулись! - приказал Андрей. - Сначала Шишарев... и Тиша.
Валерик поспешил за ним.
- Куда? - остановил его Андрей. - Отыщу брод, тогда. А пока пойдут те, кому приказал. Назад!
- Не имею права. Без вас, товарищ лейтенант, - решительно дернул Валерик головой.
Но Андрей уже был в реке.
- Валерик, не менее десяти шагов сзади меня. Слышишь?
Валерику было трудно ответить: он захлебывался.
В реку вступили Шишарев и Тишка-мокрые-штаны.
Семен следил, как двигались Андрей и Валерик за ним, и Шишарев, и Тишка-мокрые-штаны, Андрей - высокий - был в воде уже по грудь, он остановился. Позади, метрах в пятнадцати, тоже по грудь, остановился и Валерик. Потом Андрей взял влево, все равно, глубоко, взял вправо, глубоко, глубоко. Он, должно быть, раздумывал, что делать.
- Лейтенант, - крикнул Семен. - Давай назад. Назад, и пробуй влево-вправо! Влево-вправо...
Андрей повернул обратно. Держа, как и Андрей, оружие над головой, шел, теперь впереди, Валерик. Поравнялись с Шишаревым и Тишкой-мокрые-штаны.
И Андрей снова подался влево, прошел немного. Опять по грудь. Отступил. И вправо. Еще глубже. Вернулся. Что же делать? Взял в сторону, двинулся прямо. Шаг. Шаг. Шаг. Шаг. Шаг... Вода только по пояс, только по пояс. Выше не поднималась. Кажется, набрел. Кажется, набрел, - охватила его радость. - Кажется, набрел! Он почувствовал под ногами камни. И уверенно направился к противоположному берегу.
Медленно, медленно пробирался Андрей дальше. Вода по-прежнему до пояса. Вон и берег близко. Можно идти! А за ним уже шли и Валерик, и Шишарев, и Тишка-мокрые-штаны.
Теперь вошли в воду Пилипенко и Петрусь Бульба, они несли пулемет. Шли, как по линии, на Андрея, стоявшего у берега лицом к ним.
- Разрешите, товарищ политрук, сестре помочь перейти речку? обратился Саша к Семену.
- Да. Ты и Данила пойдете с сестрой.
Наконец все перешли на другой берег. Мокрая одежда плотно приладилась к телу, с нее стекала вода. По спине пробегала дрожь, мелко стучали зубы, волосы слиплись.
Постояли на берегу, перевели дыхание.
Мария наматывала на Сашин лоб свежий бинт. Валерик подошел, дождался, пока Мария кончит.
- Давай, друг, на минутку, - мотал Валерик головой, подзывая Сашу.
Отошли в сторону.
- Вот что, друг. - Валерик облизал губы. - Не пяль на нее глаза. На деваху. Понял? Не богородица. Отвяжись от нее.
Саша изумленно раскинул руки.
- Она что - коновязь, чтоб привязываться-отвязываться?..
- А все равно отвяжись. Видишь же, лейтенант в душу ей залег. Отвяжись, говорю тебе.
Саша опустил голову, не ответил.
Солнце!.. В самом деле, солнце... Краешек огненного шара выползал из-за гребня леса. Сосны, совсем недавно держали они звезды над собой, откликнулись на свет солнца - стволы вспыхнули, будто лучи проникли в них и остались там. И все вокруг, казалось, стало от этого светлей. Мария побежала к ближайшей сосне, обхватила красный ствол, прижалась к нему лицом - словно погреться захотела.
- Трогаем! - громкий голос Андрея.
- Трогаем, трогаем, - поторапливал и Семен.
Шли дальше, ноги месили холодный речной песок.
Прошли километра три, показалась мельница на воде. "Вот и самая водянка наконец, - приостановился Андрей. - Отсюда - на березняк". На березняк, значит, в топкое. Невеселое дело.
- Семен!!
Семен уже смотрел в ту сторону, куда взволнованно устремил взгляд Андрей. Оттуда донесся сдавленный расстоянием артиллерийский гул.
- Семен!!
- Так, - улыбнулся Семен, и посиневшее от холода лицо его просияло. Надыбали все-таки, где рубеж обороны. А может, наши наступают?
- Будем торопиться. Пробьемся к своим! Эх!
- Здорово!
Они обнялись.
Березняк уже не казался неприятным.
4
Лес снова подходил к шоссе.
Здесь шоссе было в движении, немецкие машины неслись в обе стороны, но больше туда, откуда слышались отголоски боя.
А за шоссе лежала открытая местность, ни дерева, ни куста. Нечего было и думать перейти шоссе днем и двигаться полем. И упускать время нельзя. "А если под натиском превосходящих сил противника, - вон их сколько прет к линии огня! - наши отойдут дальше? - тревожился Андрей. Опять искать и догонять? Этого рота уже не в состоянии..."
- Послушай, Андрей, - вполголоса сказал Семен. Они лежали на опушке, в зарослях. - Послушай. А если на грузовике?
- Как - на грузовике? - не понял Андрей.
- Остановим какой-нибудь. Который в нужную нам сторону. И сколько удастся проберемся на колесах. А?
- Как - остановим? - все еще не мог Андрей понять.
- Очень просто. Ну, не просто, конечно, - поправился Семен. - А вот так. Ты ж по языку за немца сойдешь... А форма офицерская и денщицкая у нас в вещмешках. Не выбросили. Даже Железный крест сберегли. Вот и остановим грузовик.
Андрей долго молчал. Слишком неожиданной была мысль Семена, и она медленно укладывалась в голове. Семен не торопил его. Молчание затягивалось.
- Так переодевайся, Андрей, а? И Рябов переоденется. Костыль он уже бросил. Ну, подхрамывает малость. А машину, думаю, поведет. Тракторист же... Так как, а?
Андрей продолжал молчать.
Потом медленно, словно нехотя, поднялся, медленно, поверх гимнастерки надел форму немецкого офицера. Не заметил, как, прихрамывая, остановился перед ним русоволосый, лобастый Рябов - немецкий ефрейтор в слишком длинных на нем брюках, неловко втиснутых в сапоги с подковками, с твердыми стоячими голенищами, такими широкими, хоть обе ноги в один суй.