– Что, широкополая шляпа, темные очки?
– Ага, и пистолет, отстреливать самых внимательных. А еще все время озираться и говорить: «Это не я». Чушь какая. На маскирующегося человека в первую очередь обратят внимание.
– Тогда что?
Науэль посмотрел мне в глаза.
– Помнишь, как было вчера, с квази-полицейским? Он узнал меня, я заметил по взгляду, но моя речь сбила его с толку, и он впал в растерянность, которой я воспользовался. Он наверняка видел меня по телеку, знал, как я должен говорить, и ожидал другого.
– И?
Науэль уткнулся в журнал.
– У людей в головах схемы, стереотипы. Меняешь один характерный элемент – и их программа распознавания дает сбой. Например, они знают, что я вечно накрашен, как проститутка. Ну и отлично. Если я не накрашен, значит, я – это не я.
Я не была уверена в том, что он прав. Без косметики Науэль действительно выглядел иначе. Но вот сами черты его лица… их едва ли можно было назвать незапоминающимися.
Я залпом допила свой кофе с молоком, и он осел в желудке теплым облаком.
– Только вот кое-что может подпортить мои планы сохранять инкогнито, – нахмурился Науэль. Он протянул мне журнал. – Опубликовали очередную фотосессию. Совсем забыл про нее. Это было месяц назад.
Фотографии были сделаны в парке. Хмурое утро, чью серость едва смягчает поднимающееся солнце. На Науэле темное тонкое пальто, в карманы которого он прячет свои вечно мерзнущие руки. Он выглядит замкнутым, неулыбчивым и продрогшим, глаза смотрят прямо в камеру. И ни грамма косметики. Бледная чистая кожа.
– Это было ужасно, – капризно рассказывал Науэль. – Мне пришлось тащиться туда в гребаную рань. У меня не хватило сил накраситься, и фотограф сказал, что хотел бы оставить меня без маски. Невообразимо. Он уламывал меня полчаса.
– Ты здесь совсем другой.
Науэль притянул журнал к себе, посмотрел на фотографию – по обыкновению осторожно, нерешительно, словно боясь разглядеть в себе какой-то недостаток. На этих фотографиях разглядел.
– Блядь, я здесь выгляжу на все двадцать шесть лет!
– Тебе и есть двадцать шесть лет.
– Это еще не означает, что я должен так выглядеть. Нет уж, пятнадцать – это мой максимум.
В некоторые его шутки я очевидно не врубалась. Я даже не врубалась, шутит ли он.
Науэль пробежался взглядом по столбикам интервью и мрачно резюмировал:
– Из того, что я им говорил, почти ничего не осталось – бранные слова вырезали, – отпихнув журнал, он поднялся. – Пошли отсюда.
– Ты меняешься, – сказала я, пытаясь его утешить. – Взрослеешь. Это нормально. Сколько еще ты сможешь оставаться сияющим пластиковым мальчиком?
Мне была непонятна его досада. Я все же захватила с собой журнал – в том числе и из опасения, что, решив полистать его, персонал кафе осознает, кем был их недавний посетитель. Мы засветились уже в этом кафе, на автозаправке, у журнального киоска, что, наверное, не есть хорошо. Поразительно, но при всей моей взвинченности я еще умудрялась как-то сожалеть о том, что моя коллекция вырезок с фотографиями Науэля осталась за шкафом в доме Янвеке…
– Есть какие-то планы? – спросила я, когда машина плавно тронулась с места.
– Выспаться когда-нибудь.
– Я не об этом.
– Тогда никаких.
– Тебя это не тревожит?
– У нас еще будет возможность познакомиться с нашим врагом поближе, – хмыкнул Науэль. – Чем бы заняться, чтобы убить время?
Собака, бредущая вдоль обочины, проводила нашу машину сердитым лаем.
– Ты так и не рассказал мне, что пытался объяснить тебе Эрве.
– Бессмыслица какая-то: посмотри сквозь себя и сложи две половины полуночи.
– И что это значит? – недоуменно спросила я.
– Если бы я знал, то, конечно, продолжал бы называть это бессмыслицей. Что за глупый вопрос?
– Ну, наверное, он намеревался дать тебе намек.
– Шифровка уместна, если он хотел сообщить мне что-то таким образом, чтобы этого не поняли его убийцы, находящиеся поблизости, – Науэль нахмурился. – Тогда он перестарался с туманом.
– У него было недостаточно времени, чтобы хорошо все продумать.
– Да, это его оправдывает, – Науэль сжал губы.
Повисла долгая пауза. Науэль как будто бы сосредоточился на вождении, но теперь вместо раздражения источал уныние. Ну и попали мы в переделку. Будущее представлялось таким же неуютным, как серая, влажная после ночного дождя дорога, уходящая вдаль. Я решила поразмышлять над фразой, но моя тяжеленная голова, стоило попытаться привлечь ее к делу, оказалась пустой до гулкости. Науэль извлек из кармана склянку, выцепил одну таблетку и проглотил, не запивая. Я ничего не сказала, но мой внимательный взгляд он ощутил.