– Приятно видеть вас, – приветствовал меня Фейерверк с неожиданной галантностью и мило улыбнулся, демонстрируя некомплект зубов, желтых от сигаретной копоти. – Учитывая пристрастия Эля, мы уже и не надеялись.
– Она мне не девушка, – твердо повторил Науэль, хмурясь. – И мои пристрастия все еще при мне, – его голос смягчился. – Мы привезли тебе еды.
Науэль отошел забрать из машины пакеты, и в течение пяти минут мы с Фейерверком смотрели друг на друга и лыбились – я натянуто и немного испуганно, а он – лучезарно и, похоже, совершенно искренне. Этот человек определенно не выглядел нормальным. Я улавливала исходящий от него запах – горький и как будто жженый. В звенящей тишине мы услышали, как Науэль глухо стукается лбом о притолоку во второй раз и разражается цветистой бранью. Я отвела взгляд, упершись им в стопку немытой посуды.
– Э-э… миленько тут у вас, – сказала я слабым голосом.
По верхней, опасно накренившейся тарелке ползло какое-то насекомое, быстро перебирая лапками, но все время соскальзывая вниз. Наконец оно добралось до разбухшего окурка и героически преодолело его. У меня встрял ком в горле.
Науэль шумно поставил пакеты на пол, не найдя им места на столе, заставленном грязной посудой и консервными банками, переполненными вонючими окурками. Подумав, начал невозмутимо разгребать стол. Кромешный бардак, царящий в доме, его совершенно не смущал. «И это человек, готовый устроить скандал из-за того, что кофе холоднее на два градуса», – подумала я.
– Можно? – неуверенно спросил Фейерверк.
– Конечно.
Фейерверк заглянул в один из пакетов, и у него стало такое лицо, как будто после года блужданий во тьме на него пролились животворящие лучи солнечного света. Мне было почти больно наблюдать жалкую радость этого измученного человека, и я снова направила взгляд к груде грязной посуды. Насекомое скрылось из виду.
– Эль, ты всегда меня спасаешь, – голос Фейерверка подрагивал, стал вдруг тонким-тонким.
– Это всего лишь еда, – буркнул Науэль.
– Я не о еде.
Молчание Науэля выразило его протест яснее любых слов, и Фейерверк предпочел сменить тему:
– Как ты нашел меня?
– Элла слишком много болтает. На твоем месте я бы ее убил, – Науэль говорил очень серьезно, но я все же понадеялась, что он пошутил.
– Но я ее люблю, – не менее серьезно возразил Фейерверк.
– Вот уж не аргумент, – фыркнул Науэль. – Одно утешает – ходи она хоть с транспарантом, наша полиция вряд ли на тебя полезет. А вдруг ты буйный. А вдруг у тебя есть доска с гвоздем. Они так отважны. Им только беспризорников по подвалам пиздить.
Я тяжело вздохнула. Если Науэлю подворачивался повод пройтись насчет правоохранительной системы, он его не упускал. То, что Фейерверка преследует полиция, меня не насторожило. Как-то так получалось, что всех знакомых Науэля преследовала.
Науэль счел, что сказанного мало, и добавил:
– И то при условии, что беспризорники удолбаны в хлам.
Фейерверк выудил из пакета пачку молока, оторвал зубами уголок, несколькими мощными глотками отпил сразу половину содержимого и довольно вздохнул.
– Спасибо тебе. Как же мне осточертели консервы и кофе. Все время консервы и кофе. Я понимаю, что у меня тут неуютно, но все же спрошу: вы намерены подзадержаться?
– На сутки или чуть дольше. Как получится.
Кивнув, Фейерверк улыбнулся, и кожа в уголках его глаз сложилась в морщинки, а сами глаза заискрились. Я засмотрелась на него: он представлял собой такое странное сочетание уродства и красоты, что я терялась дать ему определение. Камень-перевертыш – из гранита в изумруд и обратно.
– У тебя есть вода? – спросил Науэль.
– У меня есть озеро. А в озере есть вода.
– Надеюсь, в чайнике вода кипяченая.
– Кипяченая, – Фейерверк потянулся за чайником. – Нет доверия к природе?
– Никакого. Вот только озерной заразы мне не хватало, – Науэль потер воспаленные веки. – Полей мне на руки. Я должен снять контактные линзы. Как же они мне надоели, весят по килограмму каждая. Поймет лишь тот, кто носил их двое суток, не снимая. Затем нам с Анной надо немного поваляться. Ночка была не из лучших.