– Я покажу, где можно лечь. Только зажгу свечу.
– Анна, иди за ним.
Я последовала за Фейерверком. Тесная комната без окон походила на гроб, в ней было темно хоть глаз выколи. Ложе Фейерверка не выглядело привлекательным, и, когда он оставил меня, унося свечу, я опустилась на одеяло осторожно, опасаясь обнаружить скрывающийся под ним выводок насекомых. Многоножки, бегущие по мне в темноте, бррр. Одеяло, которое, как я ожидала, будет вонять, пахло чуть ли не приятно – ненавязчивый спокойный запах, напомнивший мне об осенних листьях.
В кухне Науэль снял линзы и радостно застонал. Прозвучало эротично. Не решаясь забраться под одеяло, я свернулась клубочком, накрывшись пальто. Беззвучно возникнув в комнате, Науэль прилег рядом (как еще, когда кровать такая узкая). Несмотря на то, что мы почти прижимались друг к другу, я не чувствовала исходящего от него тепла, не слышала его дыхания, хотя и вслушивалась. Как всегда – чем ближе он находился, тем меньше он существовал.
Я закрыла глаза, чувствуя себя невероятно усталой. Зазвучала музыка, тихо-тихо доносясь из наушников – Науэль включил плеер, вероятно, заглушая свои мрачные мысли. В черноте перед моими глазами раскручивалась белая спираль – виток за витком, от центра наружу. Я засыпала.
Когда я проснулась, мне не сразу удалось вспомнить, где я нахожусь. Науэль отсутствовал. Поверх пальто меня накрывало одеяло, и мне удалось как-то согреться, пока я спала, но стоило мне подняться, как меня сразу зазнобило. Я вышла, нащупывая себе путь.
В крошечной соседней комнатке на кресле прикорнул Фейерверк. Ноги вытянуты, голова запрокинута. Острый профиль чернеет на фоне ореола света, дрожащего вокруг сильно оплывшей свечи. Картина жутковатая и призрачная. Словно во сне привиделось.
В кухне я застала Науэля за удивительным занятием – приготовлением ужина (где-то среди кухонного завала ему удалось раскопать маленькую газовую плитку). Тусклая смердящая свеча составляла ему компанию. Груда грязной посуды в раковине заметно уменьшилась. Науэль успел где-то вымыть волосы, и сейчас, мокрые, зачесанные назад, они были послушные и гладкие, как покрытые гелем. Да, он времени зря не терял.
– Я проснулась, – сообщила я, привалившись к косяку двери.
– Я вижу, – ответил Науэль, не глядя в мою сторону, и вылил воду из чайника в большую розовую миску. Намылил губку.
– Какое время сейчас?
Науэль посмотрел на запястье.
– Ночь.
– Где здесь туалет?
– Весь лес в твоем распоряжении.
– Там, кажется, дождь пошел.
– Ему следовало согласовать с тобой свое расписание.
Вернувшись, я сказала:
– Не знала, что ты умеешь готовить.
– Если бы ты только знала, что еще я о себе не рассказываю, – фыркнул Науэль, сбрасывая в высокую сковородку порезанные стручки фасоли. – Не очень-то и умею. Так, делаю вид.
– Вот уж чего не ожидала от тебя…
– Мы иногда готовили, с Эрве, – начал Науэль и сразу замолчал.
Расставленные по кухне свечи источали желтый свет, в котором Науэль выглядел нездорово-бледным, а круги под его глазами стали особенно заметны.
– Ты спал хоть чуть-чуть? – спросила я.
– Немного.
– Как чувствуешь себя?
Взгляд Науэля был полон неоправданной настороженности.
– Мне хорошо.
А по виду не скажешь. Похож на ракового больного.
Сидя на краю жесткого стула, я не сводила глаз с Науэля и уговаривала себя не набрасываться на него. Он был замкнут, собран и спокоен, а мне хотелось разговорить его, заставить выплеснуть те чувства, что сейчас в нем кипели – я была уверена в этом, как и в том, что чем холоднее он снаружи, тем раскаленнее внутри. Так когда же начнет плавиться? Он осознавал смерть своего друга постепенно, с нарастающей остротой, но наружу являл одну злость. Пытался предстать бесчувственным, как кукла, которую изображал на одной из фотосессий, с кожей, загримированной до глянцевого, пластмассового блеска, и распоротой грудью, обнажающей пустоту внутри. Зачем он сдавливал себя так, что едва дышал?
Я понимала, что мое желание эгоистично. Я стремилась убедиться, что Науэль такой, каким я его представляю, способен на глубокую привязанность, и, значит, у меня есть крошечный шанс однажды получить от него хоть чуточку любви. Шанс… до чего же приятное слово, уместное даже в ситуации, где поражение очевидно, но отрицающее неизбежность проигрыша. Достаточно сказать себе: «У меня есть шанс» – и уже можешь немного успокоиться.
Если только Науэль действительно способен чувствовать хоть что-то, к кому-то.
Явился пробудившийся Фейерверк и не узнал собственную кухню.