Жарко пылали дрова
В огромном тяжёлом камине,
И нагретый розовый мрамор
Отражал полыханье огня.
На тёплых каменных плитах,
У ног адмирала,
Вытянув узкую морду
На мощные лапы,
Неподвижно лежала борзая.
В благочестивых беседах
О вере гонимой
С мудрым большим стариком
Коротала Ренэ вечера.
В этом замке она умирала,
Окружённая малым двором.
Всё, что осталось
От этой прекрасной принцессы —
Благодарная память поэтов,
Да горсточка жёлтых костей,
Случайно открытых недавно
В развалинах церкви подземной,
Разрытой учёным аббатом,
Что живёт в единственной башне,
Уцелевшей в веках,
Где должно быть жил
Капеллан.
О, флейта Экклезиаста,
Поющая вечную песню
О том, что всё преходяще,
Всё тленно и непоправимо,
О том, что растущее знанье
Преумножает печаль.
Розу сорвал я с куста,
Что с башней суровой дружен,
И бросил в сыром подземелье
На гробик деревянный
Ренессанса принцессы прекрасной.
Так же, как я, со стены
Смотрела в вечер закатный
На город,
Собор
И леса
Герцогиня Феррара.
И когда я пытаюсь представить
Благостный облик её —
Он неизменно являет Тебя.
А кругом,
Мохнатым кольцом
Обложили город леса.
Леса. Леса. Леса.
Монтаржийская собака (памятник в городском саду)
Этот город прославлен собакой.
В веках весьма отдалённых,
При короле Карле Мудром
Рыцарь Макер
В лесу монтаржийском
Убил дворянина
Обри Монтидьера.
Собака убитого шла по следам за убийцей.
И когда де Макер
Догнал королевскую свиту —
Злобный,
Пылающий местью,
Бросился пёс на него.
Преступление было раскрыто.
Мудрый Карл приказал учинить поединок
Рыцаря с верной собакой,
Ибо был Монтидьер одиноким.
Оповещая приказ короля,
Герольды
Троекратно трубили в длинные трубы.
И король, королева и двор
С любопытством смотрели
На битву Макера с собакой.
И собака Макера загрызла.
Соборная площадь
Камень многовековый и серый.
В барельефах стынут святые.
В вышине изнывают химеры,
Разрывая немые рты.
Отражается в тёмной витрине
Обличающий Мирабо.
В историческом магазине
Деревянный нищий с горбом.
Он споит у стены, у входа,
Перетянутый ремешком.
Должно быть, урод Квазимодо
С закушенным языком.
Вот собор. По истёртым плитам
Осторожно стучит каблук.
В полумраке, в сводах разлитый,
Замирает беспомощно звук.
Вот полотна картин поблёкли.
И всегда зарождает страх
На цветных нарисованных стёклах
Вот этот чёрный монах.
Этот камень дикий и голый
Сторож древних и тёмных былей.
Может быть, и шаги Лойолы
Эти своды и стены укрывали.
Парижанка
«Черты француженки прелестной…»
А. Блок
Тогда ещё война не отшумела.
Молчал Париж
В обманном забытье.
Был спущен флаг,
Что ввысь взвивался смело
Веками на его стремительной ладье.
И, вероятно, как в средневековье,
В Париж спускались звёзды в темноте.
Форт Валерьян уже дымился кровью
Тех, кто навстречу шёл своей мечте.
Над Сеной облетели тополя.
Над Сеной молчаливая земля
И под мостами чёрная вода
Не уносила горькие года.
Ты в эти дни пришла ко мне в больницу
С нежнейшими мимозами из Ниццы.
И маленькая тёплая рука
В блестящей чёрной лайковой перчатке
С тишайшей нежностью
Притронулась слегка,
Чтоб навсегда оставить отпечаток!
В большом окне,
Приплыв издалека,
В тяжёлой битве бились облака,
В большом окне
Вдали Медонский лес
Был красной полосой заката скошен.
В большом окне,
В нагроможденье тесном,
На облака, на трубы крыш отброшен
Твой силуэт,
Кристьян,
Легчайший силуэт француженки прекрасной.
«Вот так обрушивается скала…»
Вот так обрушивается скала,
И путник погребён обвалом грозным.
Мы без ветрил плывём и без руля.
Кто ж чертит путь по неподвижным звёздам?
Испуганные ширятся глаза,
Летят недоумённые вопросы,
Когда внезапная жестокая гроза
Швыряет нас на острые утёсы.
Священник речь гнусаво говорил:
«Не думал ты, но вот Господня воля…»
У смертного одна собачья доля —
Плыть без руля и без ветрил.
«Вспыхнет спичка и мрак озарится…»
Вспыхнет спичка и мрак озарится,
И дымок папиросы летит.
Серым слоем на сердце ложится
Тонкий пепел глубоких обид.
Ночью мысли угрюмы и вздорны,
На губах горький вкус папирос.
Я ведь мальчиком непокорным
У весёлого леса рос.
Это всё городские раны,
Это чёрная полоса.
Одинокой тропою Глана
Мы уйдём в голубые леса.
Вот по-прежнему солнце играет
В чаще зелени молодой.
Только глупое сердце не знает,
Как нам справиться с болью такой.