Ночь была по-целестийски тёплой и душистой, и сад в ночи дышал спокойствием. Учеников не было. Трава на дорожках приподнялась после утомительного дня и теперь покорно приглушала шаги. Лунный свет ложился на листья, выхватывал их из темноты и награждал то бархатным аквамарином, то пятнами бирюзы, а то вдруг делал аспидно-синими. Ирисы, мимо которых шел директор, сейчас не цвели, но все еще благоухали: густо-фиолетовые, с оттенками сумеречного кобальта. Пара ночных мотыльков бросилась в лицо, наверное, приняв освещенный луной бледный овал за какую-то неяркую лампу. Директор пробрался между кустами жасмина и остановился у раскидистого ясеня, который рос на небольшом пригорке. Место будто придумано было для ночных сидений, лунных раздумий и сочинения песен. Директор поступил в соответствии с духом местности: он сел, посмотрел на близкие звезды и на лунную радугу, провел рукой по струнам инструмента, заставив их тоненько зазвенеть…
Но ничего петь почему-то не стал. Вместо этого он позвал тихонько:
— Зерк!
Ответа не было, только сад как будто сделался еще спокойнее и безмолвнее.
— Зерк!
Молчание.
— Ночь светла, — задумчиво повторил Экстер, — и приспособлена для создания или произнесения поэтических строк. Когда тебе внимают только цветы, звезды и деревья, отдыхаешь душой, потому что ты окружен наиболее благодарными слушателями…
Неподалеку послышался треск, а потом еще и какой-то вздох. Похоже, директор был окружен не только благодарными слушателями.
— Ибо не все стихи можно поверять людям, — в несколько старомодной манере закончил директор и тихонько заговорил нараспев, перебирая струны лютни:
Что за жизни цветы — сплошь в шипах да иголках?
Отчего лепестки их — тверды от рожденья?
Эти взгляды не лучики: это осколки.
Эти дети — зеркальные отображенья.
Сад утих совсем — по нему не пробегал даже ветерок — но что-то в кустах явно не одобряло занимательного чтения.
Может, в мире каком-то далеком иначе –
Совпадает в ребенке душа и наружность…
Но взгляните вокруг: наши дети не плачут.
Им отцы рассказали, что это ненужно.
— У-у-у… — зашлись в кустах в такт печальному чтению Мечтателя. Голос Экстера, словно в ответ, приобрел еще более насыщенный оттенок грусти.
Видно, трещина где-то прошла, в изначалье,
Если дети так яростно нам подражают,
Если в войны играют не с глиной — со сталью.
И, усердно копируя нас, убивают,
— Ыгг…ыгг… — неслось из кустов. Кажется, у кого-то уже не хватало терпения на поэтический дар Мечтателя, но Экстер ничего не слышал: он тонул в собственных строках:
И когда говорим мы, что дети порочны,
И когда проклинаем их пред небесами –
Разве можем винить отраженья за точность,
Разве можем судить то, что сделали сами?
— Сдохни!!! — взорвалось в кустах, и перед директором предстал взбешенный поэзией Зерк. Нелюдь-садовник брызгал слюной, потрясал кулаками и вообще был с виду в порядочной ярости, потому что безостановочно визжал:
— Сдохни, сдохни, сдохни, сдохни! Ну, или хоть заткнись.
Последнее он добавил скорее устало, как бы понимая, с кем разговаривает.
— Прости, Зерк, — кротко сказал Мечтатель, откладывая лютню, — Стихотворение закончилось.
Нелюдь свирепо хрюкнул, когда понял, что недотерпел совсем чуть-чуть.
— Ходят тут… — свирепо пробурчал он. — Всякие. Днем покоя нет. И ночью.
— Мне нужно было поговорить с тобой так, чтобы нас не слышали.
— Стихами? — тут же передернулся Зерк. Экстер отодвинул лютню от себя и показал обе руки, как будто он был воином, сложившим оружие на время переговоров.
— Нет-нет, стихов не будет… послушай, Зерк, у тебя ведь есть знакомцы среди низшей нежити?
— Кхр!
— Да-да, я понимаю, это ведь нельзя назвать знакомством… но ты ведь можешь как-то с ними общаться… оказывать влияние…
Тут местная полунелюдь уставилась на директора школы в высшей степени подозрительно:
— Чего надо, а?
— Мне нужно, чтобы в окрестностях Одонара через три дня появился отряд — около сотни из нежити.
— Ха! Чтобы вы их сдохли!
— Нет, Зерк, их никто не будет убивать. Будет только один воин…
— Солнечный Воин? — уточнил Зерк, подумав. — Или Бестия-баба?
Повезло ему, что завуча и ее серпа не было поблизости.
— Это будет воин-человек, — Экстер потянулся было к лютне, будто за поддержкой, но почти тут же отдернул руку.
— Убить его.
— Нет, убивать никого не нужно. Нежить просто должна от него сбежать. Как только станут слышны громкие хлопки в воздухе… понимаешь? Это будет не битва, а притворство.