Это кроме тех, кому после войн некуда идти, или тех, у которых с рождения дар артемагии. Кристо уж за семерницу сумел наслушаться: если родители считали, что ребенок безнадежен, его спихивали в Одонар. Причем, без предварительных страшилок вроде «Придет страшная Бестия и заберет тебя в мешок!»
Красноречие пропадало зря. Непонятно было, слышала его Дара или нет, но вопрос она задала совсем не к месту:
— А в Прыгунках… много интересного?
— Ну, еще б! — обрадовался Кристо. — Во всей Целестии такого нету, чтобы, значит, в эмельхатинах дома делались. Видала такую тварь хоть раз? Улитища размером с дом, а панцирь — ну вот как ракушка, или вот как жемчужина блестит. Здоровые такие улитищи, усами шевелят, да у них еще и зубы! Я когда туда в первый раз в Прыгунки забрел — думал, сердце из штанов вывалилось, то есть… ладно. Так у них в этих улитках дома, и дома-то ползают, пасутся! Видок, конечно, тот ещё… Возле нашей деревни у них было только весеннее пастбище, а потом они в другое место кочевали. Так там в каждом доме, в смысле, эмельхатине, просто куча техники. Почти ваша Большая Комната. И телевизоры, и мобильные, проигрыватели тоже разные… Один раз стиральную машину видел. Не поверишь: во такая здоровая, белая, внутри все само собой крутится…
Ну, понеслось.
Если что-то Кристо любил в своей жизни — так это контрабандные штуковины. С ними было весело, они не драли за уши и очень облегчали жизнь. Хотя иногда он попадался с ними учителям, тогда контрабанда начинала жизнь осложнять. Взять тот случай, когда он, еще теориком, подвернулся преподу по боевым чарам с «Тетрисом». Пропал же «Тетрис»! И препод тоже: заигрался, а потом на уроки перестал ходить, а когда у него попытались отнять игрушку — такое учинил… ну, так он ведь был по боевым чарам! Наверное, сейчас где-то лечат. Принудительно.
И об этом он тоже рассказал.
Кристо так обрадовался теме, на которую он может говорить, что чуть не забыл следить за Дарой. А она ничего: прикрыла глаза и то ли вслушивалась, то ли что-то обдумывала про себя. Только иногда спрашивала что-нибудь… этакое — вроде как чтобы напомнить, что она малахольная:
— Ты знаешь какие-нибудь стихи?
Этот вопрос Кристо решил замять поскорее. На рифмоплетов он всю свою жизнь плевал сквозь щербинку в зубах. Начал опять о технике, а Дара только вздохнула как-то непонятно — и опять глаза закатила.
Под конец Кристо уже сомневаться начал: может, ей тоже не хочется, чтобы в подвале была тишина, вот она ему и задала вопрос насчет Прыгунков. А сама тем временем что-то свое решает. Только успел подумать об этом, как Дара дорешала, распахнула глаза и заговорила.
Только голос теперь стал холодным и сильным, и не скажешь, что говорит шестнадцатилетняя умирающая девчонка:
— Слушай внимательно. Я сняла с браслета фон, но только на малое время. Браслет все равно нужно переправить в Целестию. Я не смогу. Это сделаешь ты. Дверь не должна быть далеко. Попробуй поднатужиться и применить какое-нибудь поисковое телесное заклинание…
Тут она замолкла. Слова не закончились, слов было еще много, длиннющая инструкция, которую эта странная артемагиня наверняка наготовила, пока Кристо разливался рекой о прелестях контрабандной техники. Каждое слово продумала. А замолчала она от боли, задохнулась. А он-то совсем забыл, что ей может быть больно.
— К браслету можешь прикасаться, только… не надевай. Дверь должна его пропустить, если не пропустит, тебе придется ждать кого-нибудь из наших, они должны заметить по Перечню… может, они уже и близко…
И замолчала. Кристо громко, длинно шмыгнул носом.
— А… короче, а ты?
— На последнем дыхании завесь
Прерывается жизни жестокой.
Утешаюсь лишь тем, что осталась
Хоть в агонии я одинокой.
Это Мечтатель написал. Экстер… Красиво, да?
Кристо моргнул. Два раза. При чем тут стишки?
— То есть, я пойду, а ты тут, что ли, останешься?
Дара опять поменяла тон, что вообще-то не удивляло, если вспомнить, что она потрогала браслетик Безумия!
— Нет, я полечу с тобой на стрекозиных радужных крыльях! Ты что, полный идиот? С самого начала не дошло, что я теперь — жернов!
— Ка-акой жернов?!
— Мельничный на шее, придурок! — взвизгнула артемагиня уже совсем не своим голосом. — Макс сбежал, потому что понял это! Я мешаю, со мной ты никуда, и тебе нужно было идти еще раньше, с самого начала! Я думала, в твой черепок процарапается эта мысль, а ты… сидишь тут… ириски мне на уши наматываешь про контрабандистов!