— О, я даже не знаю... — Одри пожала плечами. — Я подумала, может быть...
— Да ладно, Одри, — фыркнула Николь, поднося к губам свой почти пустой стакан с водой. — Мы все знаем, что ты просто закажешь еще один «Манхэттен».
Реджина встретилась со мной взглядом.
— Она начала пить всего год назад, и все, что она умеет, это заказывать «Манхэттен».
Одри легкомысленно рассмеялась, не скрывая своего смущения и гордого румянца.
— Я вела очень спокойную жизнь, ясно?
— Боже, не такая уж она и спокойная. Ты уехала в колледж, черт побери, — выпалила Николь в ответ, широко раскрыв глаза и искрясь смехом.
— И я все время училась! — защищалась Одри, заливаясь пронзительным и заливистым смехом.
Не знаю точно, в какой момент начал улыбаться, но сейчас я ухмылялся и действительно расслаблялся в компании этих женщин, с которыми только что познакомился.
— Что ты будешь, Блейк? — спросила Реджина.
— О, э-э, — звук моего имени застал меня врасплох, и я собрался с мыслями, — я, наверное, возьму «Сэм Адамс».
— Я никогда не пробовала ничего подобного, — призналась Одри, склонив голову набок, что придавало ей такой невинный вид.
— Ты вообще ничего не пробовала, — проворчала Николь, закатив глаза.
— Разве что «Манхэттен», — многозначительно добавила Реджина.
Я улыбнулся кузинам Одри, а затем повернулся к ней.
— Это лагер5. Это... — я пожал плечами, — по сравнению с пивом он вкуснее.
Щеки Одри порозовели еще сильнее, и я сделал вывод:
— Ты никогда раньше не пила пиво.
— Выигрыш есть, можно поесть6, — ответила Реджина, тыча пальцем в бок Одри. — «Сэм Адамс» звучит неплохо. Я возьму один.
Я прошел с Одри к бару в задней части клуба. Она бросила на меня извиняющийся взгляд и сказала:
— Извини за них.
Я отмахнулся.
— Они классные.
Бармен подошел и спросил:
— Что вам принести?
Прежде чем Одри успела заговорить, я ответил:
— Два «Сэма Адамса», воду и «Ман»...
— Три «Сэма Адамса», — перебила Одри, решительно вскинув голову. Поймав мой любопытный взгляд, она просто сказала: — Это вечер для того, чтобы попробовать что-то новенькое.
Мне показалось забавным, как мало она знала обо мне и насколько необычным все это было. И все же, Одри смогла произнести такое правдивое заявление. Черт возьми, весь этот день был посвящен тому, чтобы воспринимать ситуации за пределами моей зоны комфорта. Это было приятно, даже захватывающе, и я уже с ужасом ждал утра понедельника, когда начнется моя обычная рутина.
Но до этого оставалось больше суток. Прямо сейчас я был здесь, с женщиной, у которой была та самая татуировка, которая преследовала меня больше недели. Это было не более чем восхитительное совпадение, преподнесенное мне среди хаоса моей жизни, и я решил просто наслаждаться этим. Что бы это ни было, и что бы из этого ни вышло. Потому что это была всего одна ночь. И все. Одна ночь, прожитая в свое удовольствие, меня бы не убила.
Когда бармен принес наши напитки, я поднял бокал и сказал:
— За то, чтобы попробовать что-то новое.
Одри настороженно подняла свой бокал, разглядывая пиво в нем, и чокнулась со мной бокалом.
— За то, чтобы пробовать новое.
* * *
Одри подошла к микрофону. Я не мог вспомнить стихотворение, которое она читала неделей ранее — кажется, там было что-то о цветке? Может быть, об одуванчике? Теперь меня раздражало, что я не мог вспомнить это, точно так же, как не мог выбросить из головы эту долбанную бабочку. Но что-то в глубине моего сердца подсказывало мне, что вряд ли я забуду то, что Одри собиралась прочитать сегодня вечером. Это стихотворение, каким бы оно ни было, будет вечно напоминать мне о том единственном случае, когда я переступил черту дозволенного и позволил себе жить.
— Привет всем, — практически пропела Одри, обращаясь к толпе. — Я называла его «Новая кожа».
Она прочистила горло и достала из кармана лист бумаги. Затем Одри начала читать.
Эта кожа — моя.
Подарок моей матери,
Моего отца,
Бога.
Лишь один размер подходит мне,
и больше никому.
Она обжигалась,
Она бледнела,
Она защищала,
Но потерпела неудачу.
Она росла,
И морщилась,
Но что я для нее сделала?
Этот дар, моя кожа,
Что я дала,
Когда она дала так много?
Думай, я думаю, думай еще.
Ответ очевиден,
Ответ — это она,
Недостающая половинка моего дуэта.
Немного боли, немного времени,
И теперь, благодаря ему,
Я снова цельный человек,
Из новой и старой кожи.
Зал одобрительно зашумел и зааплодировал, когда Одри грациозно поклонилась и сошла со сцены. Николь и Реджина кивнули, гордо улыбаясь, и захлопали в ладоши. Я должен был аплодировать ей. Мне следовало бы поаплодировать ей. Я должен был сделать что-нибудь, что угодно, чтобы выразить хоть какую-то благодарность, но не мог. Потому что был ошеломлен и поражен, в полном благоговении перед ее способностью написать нечто столь глубокое о коже. А потом было упоминание обо мне (как я понимаю), — и это так потрясло мое сердце, что я не стал обращать внимания на упоминание Бога.
Одри написала что-то обо мне. Возможно ли, что я преследовал ее так же сильно, как она непреднамеренно преследовала меня?
И что это значит, если так? В моем мозгу роились обычные слова — совпадение, случайность, ошибка, — но сердце цеплялось за что-то другое, за то, что заставляло меня качать головой и проклинать.
Я прикончил свой «Сэм Адамс» и встал из-за стола. Реджина и Николь повернулись и уставились на меня, и я виновато улыбнулся.
— Мне действительно пора идти, — сказал я, и Одри встала рядом со мной.
— Тебе действительно нужно уходить сейчас? — В ее словах сквозило беспокойство, она озабоченно приподняла брови. — Может, мы...
— Мне действительно нужно идти, — повторил я тверже. — Мне рано вставать, но это было весело.
Я пожелал ее кузинам спокойной ночи, прежде чем сбежать. Я поспешил через клуб, как раз когда на сцену поднялся новый чтец, но мне было наплевать на этикет и манеры. Я заботился только о том, чтобы уйти от женщины, которую я едва знал, которая заставляла меня думать о вещах, от которых я твердо отказался много лет назад.
Выйдя на тротуар, я понял, что за мной идут. Потому внутренне застонал, зажмурился и обернулся.
— Послушай, я действительно...
— О чем ты подумал? — кротко перебила Одри, и я открыл глаза.
— Что?
— Мое стихотворение. Я хотела узнать, что ты думаешь.
Я склонил голову набок, внезапно расстроенный и готовый покончить с этой ночью.
— Это было здорово, — без энтузиазма ответил я, надеясь, что этого будет достаточно.
Но Одри улыбнулась и увидела, что я несу чушь.
— Скажи мне, что ты на самом деле думаешь. Пожалуйста?
— Зачем?
— Затем что твое мнение имеет значение.
Я насмешливо хмыкнул, с трудом прикусив язык и сдерживая демонов, затаившихся под моей кожей.
— Нет. На самом деле не имеет.
Одри склонила голову набок и посмотрела на меня со слишком большой искренностью, эмоциями и слишком большой привязанностью, и заботой для человека, который даже не знал меня.
— Конечно, имеет, Блейк.
Я сдался, поддался, расслабил плечи и засунул руки в карманы. С сожалением вздохнув, пожал плечами и сказал:
— Ты талантлива. Вот что я думаю.
Одри улыбнулась и вздохнула с облегчением.
— Спасибо. Прости, я просто была так поражена твоим стихом, мне нужно было знать, что ты думаешь о моем.