— Я не сомневаюсь и не преуменьшаю, — настаивал я, отвернувшись к окну. — Просто пытаюсь оставаться реалистом. У нас все хорошо, и она мне очень нравится, но все хорошее заканчивается. Жизнь мешает, люди мешают.
— С чего ты взял, что что-то помешает?
Усмехнувшись, я мотнул головой в сторону окна.
— Док, я встречаюсь с ней всего несколько недель. Не тормози. Есть масса возможностей, чтобы все полетело к чертям. Я имею в виду, она все еще дружит со своим бывшим. Кто знает, что там может случиться.
Я не мог поверить, что сказал это. На хрен я это сказал? Мой глупый гребаный рот был сам по себе. И я покачал головой от собственной глупости, когда доктор Траветти задумчиво хмыкнула. Затем раздался скрежет ее ручки по бумаге.
— Я думала, у тебя нет проблем с ее бывшим парнем, — небрежно заметила она, продолжая писать.
— Нет, — выпалил я, обернувшись к ней. — Я просто хотел сказать...
— Но почему ты это говоришь? Что-то случилось?
Я покачал головой.
— Нет.
— Тогда, — она преувеличенно развела руками, — откуда это взялось?
Из моих легких вырвался разочарованный вздох.
— Ниоткуда, — хмыкнул я. — Моя мама просто упомянула в субботу, что мне стоит поостеречься, вот и все. Ничего особенного. Просто... держу это в уме.
— Это сказала твоя мама? — внимательно наблюдала за мной док, проводя пальцем по верхней губе. — Что именно она сказала?
— Просто, знаешь, — пожал я плечами и хлопнул себя по бедрам, — что Одри дружит со своим бывшим и что мне следует быть осторожным.
— Твоей маме не нравится Одри? У нее есть причины считать, что она не заслуживает доверия?
— Нет, я думаю, она ей нравится.
— Тогда зачем ей говорить что-то подобное? Особенно когда у вас с Одри все так хорошо, или, по крайней мере, мне так кажется.
Я провел рукой по волосам и откинулся на спинку плюшевого кресла.
— Хз, док. Может быть, потому что она моя мама и хочет обо мне заботиться?
Губы доктора Траветти скривились, а в глазах промелькнул скептицизм. Это был лишь секундный проблеск сомнения, и, бьюсь об заклад, док подумала, что я его не заметил. Но я заметил и усомнился в этом, нахмурив брови.
— Что... — начал я, но она прервала меня:
— Могу я задать вопрос?
— Конечно.
Она перелистнула новую страницу на своем планшете.
— Каким было твое детство?
Фырканье, вырвавшееся из меня, удивило нас обоих.
— Ух ты, Док. Два года занимаешься этим дерьмом, и ты, наконец, возвращаешься к стандартной ахинеи. Возможно, я злоупотребил гостеприимством?
Наклонив голову и кивнув, она ответила:
— Или, может быть, два года в этом дерьме, наконец, привели нас сюда.
— И куда это «сюда»?
— Я не знаю, — сказала она с раздражающей невинностью в голосе. — Может, это корень твоих проблем, а может, и ничего. Я не...
— Ты думаешь, что у меня было хреновое детство, — обвинил я. Напряжение в моих руках усиливалось, когда я сжимал и разжимал их.
— Я этого не говорила, — твердо сказала док. — Мне просто интересно, каково тебе было в детстве.
Я пожал плечами, изображая полную беспечность, и похлопал ладонями по подлокотникам кресла.
— Мое детство до несчастного случая было прекрасным. Хороший дом, хорошие родители. Церковь каждое воскресенье. Ну, ты знаешь. Типичная хренотень.
— А после несчастного случая?
— Это была адаптация, — коротко ответил я.
— Ну, твоим родителям, наверное, было нелегко иметь дело с Джейком.
Я покачал головой.
— Джейк не был чертовой проблемой. То есть, какое-то время было тяжело, но он не был проблемой.
— А ты был проблемой?
— Я... — Я сглотнул и потянулся за своей чашкой чая из «Джоли».
— Я был плохим ребенком, наверное.
— Да?
— После несчастного случая мама всегда на меня за что-то злилась, — легко признался я, удивляясь, что слова вылетают без всякого сопротивления. — Я был нарушителем спокойствия, и, наверное, с нее было достаточно.
— Бунтарь, да? — ласково улыбнулась доктор Траветти.
— Ну да, — усмехнулся я, заставив себя кивнуть. — В конце концов, именно мои проблемы и привели к тому, что все пошло наперекосяк.
Доктор Траветти откинула голову назад и изучала меня обеспокоенным взглядом.
— Это долгий срок, чтобы нести вину за несчастный случай, который произошел по твоей вине в детстве, тебе не кажется?
Я насмешливо покачал головой, но потом задумался. Слишком ли долго? Действительно ли я был нарушителем спокойствия или таким плохим ребенком? Да, был несчастный случай, который все изменил, и это было непростительно, я это понимаю. Но разве не у всех детей бывают плохие моменты? У всех бывают плохие дни, все они устраивают истерики, и я не сомневался, что и у меня за плечами было несколько таких случаев. Но не мог вспомнить ни одного случая, который бы оправдывал звание. Плохой ребенок. Бунтарь.
Кроме этого случая.
Я периодически вспоминал о нем по мере того, как проходили недели. Еще одно семя было посажено. Было чем занять свой мозг, пока я работал или пытался уснуть в одиночестве в своей постели. Но никогда — когда был с Одри. Когда я был с ней, у нее дома или у себя, с Джейком и Фредди или без них, меня никогда не мучило дерьмо. Как бы сильно ни сопротивлялся ее притяжению вначале, теперь я сдался и молча молил, чтобы меня затянуло дальше, в место, где я все больше и больше чувствовал себя как дома.
К Дню благодарения мы с ней уже вошли в привычную колею. По будням мы проводили время за ланчем, иногда с Селией, иногда без нее. Несколько раз в неделю мы ужинали с Джейком и Фредди, а по выходным, когда у нас обоих не было никаких обязанностей, мы встречались как пара. Иногда мы ходили куда-нибудь, ужинали и посещали поэтический клуб. В других случаях мы просто оставались дома, заказывали пиццу и проводили больше времени, пожирая друг друга, чем за едой. Но эти ночи были лучшими в моей жизни, ночи, когда я обнимал Одри, а ее кожа становилась продолжением моей. И к концу ноября я действительно поверил, что заслуживаю этого. Что-то хорошее, что-то, чему можно радоваться, и ни разу не подумал, что я слишком плох для нее.
— Где сегодня Одри? — спросил папа, разделывая индейку.
— С родителями, — ответил я, вынимая лопаткой печенье из формы для выпечки.
— А Фредди?
— С Джейсоном.
Предположения моей матери об отношениях Одри с ее бывшим парнем до сих пор оставались совершенно беспочвенными, и я самодовольно ухмыльнулся этому факту. Я показал ей, ха-ха.
Папа кивнул, выкладывая ломтик за ломтиком белого мяса на отвратительное мамино блюдо.
— Похоже, у вас двоих все идет хорошо, да?
— Ага, — легко признался я.
Его улыбка была теплой и искренней. В последнее время папа больше старался. Одри, похоже, тоже на него влияла.
— Это здорово, Блейк. Правда, я рад за тебя. Тебе давно пора найти кого-то, кто сделает тебя счастливым, и...
Мама в ярости вбежала на кухню, Джейк следовал за ней по пятам, держа в руках DVD с «Гремлинами».
— Джейки, я уже говорила тебе. Мы не будем включать телевизор прямо перед ужином. Этого не будет, так что перестань спрашивать.
Она повернулась и пристально посмотрела на меня.
— И я не хочу ничего слышать от тебя по этому поводу, ясно? Так что даже не думай об этом.
— Я ничего не говорил, — пробормотал я. Затем посмотрел на Джейка и сказал: — Эй, приятель, папа разделывает индейку, хорошо? Через несколько минут мы будем есть. Но обещаю, что сразу после того как ты закончишь, я поставлю «Гремлинов».
Джейк сжал коробку в руках, глядя на индейку, которую папа почти закончил разделывать.
— Ты обещаешь?
— Да, обещаю, — я отложил лопатку и протянул ему руку, — вот, я даже мизинцем поклянусь.