— Просто вышли подышать свежим воздухом, — сказал он, нежно покачивая Элизу. — Я был так рад услышать, что Джейк поправился.
Я улыбнулся этим словам.
— Спасибо. Да, он скоро должен быть дома.
— Потрясающе. Поговорим о рождественском чуде, верно? — Его улыбка была заразительной, и я позволил себе улыбнуться еще шире.
— Да. Серьезно.
Похлопав его по плечу, я сказал, что буду внутри, и толкнул дверь, украшенную гирляндами и огнями. Дом был полон соседей, друзей и тех немногих, кого я знал из ее семьи, а точнее, ее кузин, Реджины и Николь. Я не видел их с того вечера в поэтическом клубе, но они сразу заметили меня.
Они бросились ко мне с напитками в руках, пожелали счастливого Рождества и сказали, что очень рады снова меня видеть.
— Мы слышали, что ты произвел на нашу девочку большое впечатление, — прокомментировала Николь, коснувшись моей руки. — Я разревелась как ребенок, когда она сказала, что ты ее любишь. Я не могу сейчас выносить такое дерьмо. По крайней мере, пока не избавлюсь от этого ребенка.
Я усмехнулся.
— Тогда я полагаю, что у тебя в стакане вода.
Погрозив мне пальцем, она цокнула языком.
— Представляла, что это вино, большое тебе спасибо.
Реджина кивнула через плечо в сторону лестницы.
— Одри наверху, если ты ее ищешь. Она весь день сходила с ума, готовясь к этому празднику, так что осыпай ее комплиментами, ладно?
Снова усмехнувшись, я кивнул.
— Принято к сведению.
Я направился наверх, в ту часть дома, где жили ее родители. Там я обнаружил Одри и ее мать, суетившихся на кухне в фартуках и рукавицах для духовки и слушавших песню «Have Yourself a Merry Little Christmas», которую я уже слышал пару раз — кажется, это были Coldplay. Я прислонился к дверному косяку и наблюдал за Одри, в клюквенно-красном бархатном платье и с блестящими локонами, пока она не обернулась и не заметила меня удивленными голубыми глазами.
— Боже мой, Блейк! — воскликнула она, прижимая руку к сердцу.
— Для такого большого человека ты довольно тихий, — прокомментировала Энн, ухмыляясь в мою сторону.
— Я же говорил, что вампир, — пошутил я, когда Одри подошла ко мне поближе. Я обнял ее за талию и поцеловал в лоб.
— Как я могла забыть? — прошептала она, вставая на цыпочки, чтобы поцеловать меня в щеку. — Кифер.
Я ласково улыбнулся этому прозвищу и спросил:
— Могу я чем-нибудь помочь?
— Да, — сказала Энн требовательным тоном, — ты можешь взять эту и увести ее к чертовой матери с моей кухни.
— Мам, — начала протестовать Одри, но Энн ничего не слышала.
Она смерила дочь строгим взглядом и сказала:
— Ты и так достаточно сделала. А теперь иди. У меня тут все в порядке.
Надувшись, Одри сбросила рукавицы и фартук и позволила мне вывести ее из кухни и спустить по лестнице. Затем девушка взяла себя в руки и затащила меня в свою квартиру, отгородив нас от вечеринки снаружи, а когда я спросил, что она задумала, сказала, что хочет вручить мне один из моих подарков.
Приподняв бровь и многозначительно ухмыльнувшись, я спросил:
— Ты хочешь сделать это прямо сейчас? При всех этих людях?
Одри игриво толкнула меня в плечо и театрально закатила глаза.
— Это произойдет позже. Но это не может ждать. Честно говоря, я ждала достаточно долго, — и затем она поспешила к каминной полке в своей гостиной и достала блокнот. Она протянула его мне с явной неохотой.
— Что это? — спросил я, разглядывая потрепанную обложку.
— Это дневник Сабрины.
Широко раскрыв глаза, я сглотнул, сжимая блокнот в руках.
— Ты даешь это мне?
— Ну, не совсем, — медленно произнесла Одри, затем взяла блокнот обратно в руки. Открыв его и пролистав страницы, она объяснила: — Сабрина всегда вела дневники, с самого детства — я была поэтом, она — писателем. После ее смерти родители отдали мне коробку с дневниками, думая, что они мне понадобятся, но я не могла заставить себя их читать. При жизни Сабрина относилась к дневникам так бережно, что, читая их после ее смерти, я чувствовала себя так, словно копаюсь в ее секретах, понимаешь?
— Хм, — промычал я, кивая и продолжая наблюдать, как она листает страницы.
— Но после того как я познакомилась с тобой и Джейком, увидев ваши с ним отношения, я стала так сильно скучать по Сабрине, что мне захотелось почувствовать себя ближе к ней.
— Ты мне этого не говорила, — пробормотал я, почти защищаясь, и она улыбнулась, глядя мне в глаза.
— Не уверена, что тогда ты бы меня послушал, — многозначительно ответила Одри, и я не смог удержаться от смешка.
— Туше.
Одри открыла определенную страницу и продолжила:
— В общем, я начала читать ее дневники пару месяцев назад. Сначала это было похоже на любопытство, но потом стало просто приятно видеть ее почерк и читать ее мысли. Но однажды ночью я наткнулась на эту запись и поняла, что ты должен ее прочитать.
Она повернула блокнот лицом ко мне и вложила ее в мои раскрытые ладони.
Взглянув на написанный текст, я спросил:
— Почему?
— Потому что ты спросил, почему она сделала татуировку.
У меня перехватило дыхание, когда я, держа блокнот в руках, повернулся к дивану. Не слыша болтовни и смеха за входной дверью, я сел и собрался с духом. Не знаю, почему я почувствовал, что должен это сделать. Может быть, это было просто желание получить окончательный ответ на вопрос, который мучил меня несколько месяцев назад, предполагая, что я его никогда не получу. А может, это был страх разочарования, обыденного объяснения того, что буквально изменило мою жизнь во всех возможных отношениях. Но что бы там ни было, я проглотил свои опасения и начал читать.
«Боже, какой сложный выдался день.
Все началось с визита к врачу. Я неважно себя чувствую, и я так и сказала об этом врачу. Но все, что он смог мне сказать, это то, что все выглядит по-прежнему и что мне не о чем беспокоиться. Да ладно. Я умираю. Я знаю, что это так, чувствую это во всем, что делаю. Возможно, это последний раз, когда я пишу в этой книге, и это не стало бы для меня сюрпризом. У меня такое чувство, с которым я ничего не могу поделать, и я даже не уверена, что отнесла бы его к разряду пугающих. Это просто странно. И немного грустно, но только потому, что я боюсь, что не успею сделать все, что нужно, до того, как эта часть закончится.
Я не могу больше говорить об этом с Ванессой. Она так много плакала сегодня. Как будто она уже в трауре, и я ненавижу это. То есть я все понимаю — не уверена, что вела бы иначе, если бы все было наоборот, — но я все еще здесь. Я так беспокоюсь о том, что будет с ней после того, как меня не станет. Я беспокоюсь, что она замкнется в себе, и надеюсь, что в ее жизни появится кто-то, кто сможет дать ей цель. Ей это нужно.
Уф. Хорошо. Слишком тяжело. Давайте перейдем к хорошему.
Я сделала себе татуировку! Я писала об этой идее некоторое время назад, но сегодня вечером наконец-то сделала ее. И она великолепна.
Я влюбилась в этого художника в «Инсте». Его зовут Блейк Карсон, и он работает в «Салем Скин». Его работы поражают воображение своей мрачностью и готичностью, и было бы преуменьшением сказать, что я восхищалась его работами. Я имею в виду, что я была полностью и безраздельно одержима его работами в течение многих лет, и примерно столько же времени я хотела, чтобы именно он набил мне тату. Честно говоря, глупо, что я не сделала этого раньше, но, наверное, я просто думала, что у меня есть время. Но сегодня я проснулась с твердой уверенностью, что мои дни сочтены, и, после того как Ванесса ушла домой, я отправилась в «Салем Скин». Я даже не записалась на прием, хотя на странице Блейка в «Инсте» строго указано, что он работает только по предварительной записи. Я просто зашла туда, сказала девушке с дредами, что мне нужно встретиться именно с ним, и когда он вышел из подсобки, у меня возникло очень странное чувство. Жаль, что я не могу адекватно выразить свои чувства, но все, что я могу сказать, это то, что я знала, что встреча с Блейком что-то значит. Я не знаю, как и почему, но я просто знала. Так странно.