Уходит, проходит средь каменных зданий
Толпа, развращенная пошлостью фраз…
О сколько тоски и невинных мечтаний
В мерцаньи лампадных и ищущих глаз.
Проспект. Дерзкий вызов. Презренье и встречи
Проспект. Электричество стонущих лун…
И моды и туфли, и ласки и речи,
Рыданье шарманки и шепоты струн.
Разбросанный гордо, весь каменно-серый
Проснувшийся Город в кипеньи огней…
Проспекты. Прожекторы… Наглость и Вера,
И гимны Христу и сверканья Мечей.
В окне
Ты вся застыла в окне холодном
К стеклу примерзла волос вуаль.
Туманный город – холодный Лондон
В тебя забросил свою печаль.
Ты вся такая ж; те ж занавески.
И то же платье, что было встарь;
Но только грустью делиться не с кем…
Туманит стекла седой январь.
Вся жизнь в минувшем так метеорно,
Во всем, что было давно-давно…
Морозом вечер расшит узорно.
Узорный вечер глядит в окно.
В осеннем парке
Золотисто-малахитовый потускнел небесный свод
Я сижу Мечтой увитый у фонтана белых вод…
Осень тихо и неслышно обвела меня рукой,
Кто-то шепотный и лишний все смеется надо мной.
Тихо шелесты багряные заколышатся, умрут…
Плачут грустные туманы, тихо плачут там и тут.
Все ушло. Все как-то дально. Я не тот – я уж другой.
Осень нежно и печально листья сыплет надо мной.
Золотисто-малахитовый парк аллейный опустел.
Весь сонатами увитый я не знал, что я хотел.
И оранжевые глазки Осень кинувши ко мне
Все нашептывала сказки, тихо-тихо, как во сне.
В вечерних сумерках
Мне скучно, плохо так. Себе я непонятен…
Не то кричать, как зверь, не то рыдать хочу…
Игру расплывчатых лилово – серых пятен
Усталой головой уныло я влачу.
Раздвоенный мудрец, Поэт и Балаганщик
Комедию любви зачем я приобрел?
Ведь лучше без тебя, ведь лучше было раньше
Там, в васильковых рощах милых наших сел.
Когда я маленький, в коротеньких штанишках,
Срывал рукою детской нежные цветы…
Теперь же в голове туманный образ Ницше,
В раздвоенной душе неясные мечты;
Теория любви – любовь мне заменила…
Кто мне посмел сказать, что будто я Поэт?
Кто отравил цветы моей прекрасной виллы?
Ведь жизнь вся впереди! Мне лишь семнадцать лет
В осеннем окне
Задумчиво раскрыл скрипящее окно,
Взглянул рассеянно на переулок старый…
Такой осенний весь я вспомнил об одном…
Твой взор сквозь тень ресниц, тяжелый и усталый,
Мне душу придавил упреком ледяным…
Тогда, как и теперь, фонарь струил свой дым
В панели зеркало – холодное, стальное.
Стояла у дверей, прощаяся с Поэтом…
Хотела попросить… я сухо отказал…
Твой шелковый платок из рук твоих упал…
Бессильно дрогнувши, ты сделалась больною…
Ушла… не застегнув осеннего пальто
И после я узнал – ты радовалась где то
Что мне оставила… хоть шелковый платок…
У огня
Ты – женщина. Свернувшись у огня
В комочек розовый колеблющихся пятен,
Ты быстро чрез плечо окинула меня
Кривой насмешкой губ…
Подруга в кресле хитро подняла
И злом бровей презреньем понятнымы…
Ты рассказала все. Ты ту тайну раздала…
Твой смех цинично груб…
Вместив любовь и наглости огня
Твой мир остался мне все так же непонятен…
Но то хорошее, что было у меня
Ты превратила в труп.
Василий Катанян
«Ведь трамваи несутся, ведь грохочут моторы…»
Ведь трамваи несутся, ведь грохочут моторы,
Ведь стремится в влекущее обезумевший рок,
Почему ж в моей комнате все опущены сторы,
Почему все скрывается мой больной огонек.
Ведь порывистый город в электрический вечер
И в холодные ночи обнажает разврат,
И туманом прикрывши все проспектные встречи,
Он уводит влюбленных в заколдованный сад.
Потому в моей комнате все опущены сторы,
Потому все скрывается мой больной огонек,
Что б не слышно мне было, как грохочут моторы,
Как пьянеет грядущим обезумевший рок.