Все одобрительно зашептались, но я, взглянув на Лоренцо, поняла, что это не единственная причина его тревоги.
— Слушал ли кто-нибудь из вас речи молодого доминиканского монаха по имени Савонарола? Он лишь недавно стал проповедовать в нашем городе.
Вначале я подумала, что ослышалась. Неужели это тот самый прокурор, что обвинял Леонардо в содомии?
— Я слушал, — отозвался Ландино. — Этот Савонарола — настоящий уродец, носатый и толстогубый. Но говорит он весьма пылко — вот чего у него не отнимешь! Впрочем, его воззвания смехотворны: он убеждает флорентийцев отказаться от роскоши и наслаждений — от изысканных одежд, вина, духов, пудры и румян. Он велит упразднить карнавалы и скачки, азартные и карточные игры. Его никто и слушать не захочет.
— Но это еще не все, — вдруг вмешалась Лукреция. Все обернулись на ее голос. Она давно не казалась такой хмурой — с самой кончины ее супруга. — Этот человек считает, что он вдохновлен Небесами, и уверяет всех, что его устами вещает сам Господь! Чувственные удовольствия, если верить ему, разрушительны для души, поэтому он требует уничтожить «развратные» произведения искусства. Нехристианские, языческие сюжеты, классические образцы — все созданные вами шедевры нужно, по его настоянию, спалить дотла.
— Спалить? — вскричал Боттичелли. — Дотла?!
— Он сумасшедший, — успокоительно произнес Фичино.
— Проституток он называет «зрячими кусками мяса», — добавила Лукреция, — а всех содомитов мечтает сжечь живьем.
У меня при этих словах все внутри сжалось.
— Население Флоренции, учит этот монах, должно принять новый свод законов, исходящий только от воли Бога, а не от произвола человека, — продолжала Лукреция. — Если флорентийцы не пересмотрят старый уклад, их ждет жестокая кара — адское пекло и вечное проклятие. Нас всех спасет только возврат к непритязательной простоте ранних христиан.
— Ни за что не поверю, что жители нашего города купятся на подобный бред, — заявил Пико.
— И я не верю, — подхватил Фичино.
— Но нельзя забывать и о другом, — властным голосом возразила Лукреция, и все посмотрели на нее с глубочайшим уважением, искренне желая узнать ее мнение. — Люди, в том числе самые трезвомыслящие, непостоянны по природе своей и подвержены малейшим веяниям. Но охотнее всего они повинуются собственным страхам, и я предвижу день, когда этот монах, угрожающий горожанам вечными муками, запалит из их страхов огромный костер.
— Однако в настоящий момент для нас опаснее Папа Иннокентий, — вмешался Лоренцо. — Мы с матерью и супругой долго рассуждали на эту тему и пришли к выводу, что для восстановления паритета власти с Римом нам необходимо пойти на некоторые жертвы.
— О чем ты толкуешь, Лоренцо? — в крайнем смятении спросил Сандро Боттичелли. — Неужели Медичи принесли недостаточную жертву? Разве коварному римскому нечестивцу одного Джулиано мало?
— Речь о потерях иного свойства, Сандро. Наряду с лишениями они обеспечат нам и выгоды.
— Что же вы предлагаете? — поинтересовался Фичино.
— Помолвку, — вздохнул Лоренцо. — Моя дочь Маддалена обручится с одним из папских отпрысков. А Джованни ждет назначение на одну из высших церковных должностей.
— Но ему всего тринадцать, — заметил Пико делла Мирандола. — На какое место среди католических иерархов он, по-твоему, может претендовать?
— Кардинала, — без обиняков ответил Лоренцо.
Все в гостиной загалдели, не скрывая скептицизма.
— Послушайте, — властно призвал всех к спокойствию Лоренцо. — Кардинала Родриго Борджа я почитаю за друга. У него, в свою очередь, есть в папских верхах сторонник — брат Лодовико Сфорца, тоже кардинал. Он-то и поможет нам преодолеть возможные препятствия к назначению Джованни.
Присутствующие, не всегда умея совладать с эмоциями, пустились в обсуждения идеи.
— Прошу вас, выслушайте же Лоренцо до конца, — обратилась к гостям Лукреция.
— Сами парки содействуют нашим усилиям, — продолжал Il Magnifico. — Я только что получил приглашение приехать в Рим и встретиться там с понтификом, а также со многими европейскими властителями.
— А это безопасно? — тут же осведомился Ландино.
— Кардинал Борджа заверил меня в этом. Иннокентий хочет показать нам святые мощи, недавно переданные ему во владение. Но главное его желание, разумеется, добиться, чтобы сильные христианского мира пали пред ним ниц. Узрели Папу во всем блеске его величия.