— Вот так святыня, — усмехнулась я.
Лоренцо грустно улыбнулся. Но стоило нам переехать через реку и вступить в пределы Ватикана, как от нищеты и запустения не осталось и следа — напротив, там споро шли строительные работы, и воздух наполняли густые клубы пыли. Фасад буквально каждого здания был изрешечен лесами, повсюду высились груды ворованного мрамора, ожидая, пока за них примется полчище каменщиков.
Папский дворец распахнул нам высоченные створки входных врат, в приемной, отделанной полированным мрамором, выстроились чередой священники и епископы, чествуя Il Magnifico в священнейшей из земных обителей. Я решила немного поотстать, чтобы не портить торжественность момента, но Лоренцо настоял, чтобы мы вошли плечом к плечу.
Встретить нас вышли два кардинала в красных мантиях и треугольных головных уборах. Я приметила, что Лоренцо дружески улыбается им. Повинуясь традиции, мы вначале обменялись сдержанными церемонными приветствиями, но, пока кардиналы провожали нас из приемной наверх по величественной беломраморной лестнице, увешанной вдоль стен тяжелыми шпалерами, я накоротке познакомилась с Родриго Борджа и его собратом по конклаву Асканио Сфорца. Их обращение было столь непринужденным и дружелюбным, словно мы все четверо собрались скоротать ночь в таверне с вином и женщинами.
— Видите тех мальчиков? — спросил Родриго, указывая в глубину коридора на втором этаже, где шли двое юношей в дорогих бархатных туниках и изящных беретах. — Потомство понтифика, и далеко не полное. Беспорочные папы и раньше сплошь и рядом становились отцами, но Иннокентий первым, не скрываясь, приютил своих отпрысков в Ватикане.
— Это говорит в его пользу, — снисходительно заметил Лоренцо.
— А ты, я слышал, усыновил младенца, которого Джулиано прижил от любовницы? — улыбнулся Асканио.
— Кровь Медичи, — коротко обронил Лоренцо, и дальнейших разъяснений никому не потребовалось.
Наконец нас привели к роскошно вызолоченной резной двери. Родриго распахнул ее и пригласил войти. Мы увидели покои, более приличествующие королю: две спальни, разделенные посередине пышно убранной гостиной.
— Я пришлю вам обоим ванны и слуг, — любезно предложил Асканио Сфорца. — Они помогут вам выкупаться и смыть с тел дорожную пыль.
Распрекрасные покои, оказывается, таили в себе неожиданную для меня угрозу!
— Благодарю вас, кардинал Сфорца, — вымолвила я, стараясь не выказать волнения или замешательства, — но обычного умывального сосуда мне вполне достаточно. Принимать ванну мне противопоказано: от намокания состояние моей кожи ухудшается. А вот Лоренцо…
— Мне непременно пришлите ванну, — подхватил Il Magnifico. — А слуг не надо: мне поможет мой лекарь.
— Чудесно, — сказал Родриго и вместе с Асканио двинулся к выходу. — Перед ужином к вам пришлют посыльного. Во дворец уже прибыли савойский и миланский герцоги, и гонец недавно принес весть, что Максимилиан тоже скоро будет здесь. Французский король и вместе с ним Эдуард Английский прислали свои извинения.
— Людовик слишком стар для дальних поездок, — заметил Асканио.
— А Эдуард Английский чересчур тучен, — добавил Родриго. — Он известный обжора и распутник.
Кардиналы ушли. Лоренцо закрыл за ними дверь на запор и немедленно заключил меня в объятия.
— Скажи, мой лекарь, что мне делать с отростком между ног? Едва я услышал про распутство Эдуарда, как он сразу отвердел!
— Что ж, — томно улыбнулась я, — думаю, не помешает всесторонне его обследовать…
Едва солнце закатилось за Ватиканский холм, как за нами пришел слуга с приглашением пожаловать на ужин. Я не могла глаз оторвать от своего возлюбленного: таким ослепительным я не видела его с самых торжеств по случаю его помолвки. На этот раз Лоренцо облачился в черный бархатный колет с горностаевой отделкой и рукавами с прорезными буфами, подбитыми серебристого оттенка шелком и отороченными тончайшими кружевными оборками. Дополняли наряд отборные алмазы: крупные пряжки на обоих плечах, дорогие перстни и подвеска, в виде дождевых капель свисавшая с края черного бархатного берета. За годы нашего знакомства я привыкла видеть в Лоренцо пример скромности в одежде и манерах, но в этот вечер он преобразился в дерзкого, самоуверенного и чванного, словно павлин, правителя.