2
Открылась входная дверь. Это привезли еду. Чак обернулся, и едва поверил в то, что видит. Тележка была настолько заполнена разными блюдами, что он решил, будто бы все это предназначено для целой компании.
Вез тележку коридорный, но его сопровождал угрюмый охранник. По тому, как он глянул на Чака, сразу стало ясно, что Чак ему не нравится, и вызывает презрение. Чак это заметил, и подумал, что он действительно выглядит так, что ничего иного, кроме презрения, не вызывает.
- Это все мне? – спросил он, растерянно глядя на коридорного.
- Да, вам, - любезно отозвался тот, и стал раскладывать тарелки на столе. Временами он поглядывал на Чака, и было ясно, что Чак ему кажется несколько полоумным. Но какое это имеет для него значение.
Коридорный удалился, но Чак еще долго сидел за столом, не решаясь притронуться к еде, ему так и казалось, что здесь скрывается какой-то подвох.
Как давно он не ел всего этого? С самого своего ареста. Более того, названия многих блюд он просто не знал. Наконец, придвинув к себе одну из тарелок, он нерешительно ковырнул ее содержимое вилкой. Все выглядело настолько аппетитно, что у него едва не потекли слюнки. Отведав блюдо, он убедился, что был прав. Еда была восхитительной. Уже не в силах больше сдерживать себя, он набросился на нее, поедая все в спешке, и без разбора. Со стороны это выглядело так, словно голодного человека, который не ел много дней, подпустили к котлу, полного вкусной каши. Как бы не объесться, подумал Чак, но остановиться все равно не мог.
Как одержимый, наливал он себе в бокал какое-то слабенькое вино, которое было заботливо откупорено коридорным. Вино пьянило, ударяло в голову, а ведь в былое время Чак не пьянел и от гораздо более крепких напитков.
Наконец, решив, что есть дальше может действительно оказаться опасным для жизни, Чак усилием воли оторвался от пищи. Хм, а ведь Дюпон не предусмотрел такой опасности, как смерть от обжорства, которая могла и в самом деле угрожать Чаку. В таком случае плакали бы все его надежды.
Чак откинулся на спинку стула, и почувствовал, как чувство счастья охватывает его. Он был сыт, одет не в больничную пижаму, находился в гостиничном номере, а не в клинике для душевнобольных, это ли не счастье.
Чак закрыл глаза, и целиком предался этому чувству. Временами он все же открывал глаза, и слегка захмелевшим взором посматривал по сторонам. Ему не хотелось думать ни о чем плохом, эти мгновения ему казались самым большим наслаждением в его жизни.
Поднявшись со стула, он перебрался на диван, и с превеликим удовольствием вытянулся на нем, положив голову на мягкий подголовник. Чувство эйфории переполнило его. Он подумал о Жераре. Разумеется, он знал, что было тому нужно, и, в конце концов, почему бы ему все не рассказать. Почему не отблагодарить его за свое спасение. Что он теряет? Что будет с ним потом? Но это же уже не так важно. Там будет видно. Конечно, он живой свидетель, но кто знает. Кто знает, какие у Дюпона на него дальнейшие планы.
Когда хмель и эйфория стали понемногу оставлять его, Чак поднялся с дивана. Однако в голове по-прежнему стоял сумбур. После семи лет притворства разум действительно мог пострадать. Может быть, он действительно помутился рассудком или, по крайней мере, стал заторможенным. С другой стороны, если бы это было так, он бы никогда не признал этого. Ни один сумасшедший не способен признать того, что у него не все в порядке с головой.
Слегка пошатывало, явно ощущалась слабость в ногах. Так разве же после такой жизни может быть иначе?
Чак кинул взгляд на телевизор, стоящий в углу комнаты. Что сейчас творится в мире? Может быть, и Америки-то как таковой уже и нет. Может быть, она стала колонией Франции? Учитывая то, что его вызволили именно французы, он бы этому не удивился. Или, может быть, президентом США стал француз. Это тоже вполне возможно.
Свобода, но Чак по-прежнему оставался подневольным человеком. Впрочем, в данный момент это его не слишком-то угнетало.
Он был сыт, находился в гостинице, но все же Чаку чего-то не хватало. Ему на глаза попалась дверь ванной комнаты.
Ну, конечно же, вот чего ему так не хватает.
3
Чак вошел в ванную. Она была не совсем такой, как он привык. Напротив двери висело большое зеркало, почти в рост человека.
Чак замер. Нет, человек, который отражался в зеркале, никак не может быть он. Этого просто не может быть.
Он шагнул вперед, а зеркало повторило его движение, словно желая сказать; «Да нет, это ты, Чак. Это то, каким ты стал».