- Что он хотел от тебя? – спросил Чак.
– А что он мог хотеть. Ему нужно было бы, чтобы я вошел в твою палату, и заставил тебя сбросить маску. Он сказал, что ты притворяешься, и что я могу вывести тебя на чистую воду.
В глазах Крейвена мелькнула злоба, но Дон этого не заметил.
- Конечно, все это звучало, как идиотизм, и он долго меня убеждал, но я согласился.
- Сколько он тебе заплатил?
- В том-то и дело, что нисколько. Он обещал мне долю в его бизнесе, если я помогу ему.
- В его бизнесе? – переспросил Чак.
- Я и сам сейчас поражаюсь, как я мог пойти на это. А все из-за этих денег, которые я так ненавижу и, получается, что и люблю. Да и сам Жерар, как он держится. У меня такое чувство, что он пытается доказать всему человечеству, что деньги решают все. Он всех подкупает, он нанимает специалистов, пробивает себе дорогу, и все с помощью денег. Никаких угроз, никакого криминала, просто эти зелененькие бумажки с портретами американских президентов.
3
Чак смотрел на Дона, который настолько увлекся своими откровениями, что совершенно не обращал внимания на него, и испытывал к этому человеку самые разные чувства. С одной стороны, это был его давний и злейший враг – агент ФБР. Да еще и человек, заставивший его выдать себя, с внешностью ненавистного ему Дэвида. Словно какое-то издевательство.
А, с другой стороны, разве эти люди не вытащили его из клиники? Долго бы он там еще протянул? И какое ему, собственно, дело, что они там пытаются создать? Какое ему дело до их синтетика, ведь ему же дали свободу, правда, свободу без прав, без денег, без возможностей. Но ведь это же все равно свобода. Что мешает ему сойти с поезда, и покинуть всю эту компанию? Правильно, обещанные ему деньги. Тогда чем же он лучше всей этой компании?
Лучше? Ему ли говорить о ком-то! Он, бандит и убийца, член преступной группировки, смеет еще осуждать кого-то! Да любой из этих людей, в окружении которых он теперь находится, несравнимо лучше него самого. Будь то хоть Дон Слейден, который пытается делать вид, что старается изменить этот мир к лучшему, хоть Жерар Дюпон, богатый француз, подкупающий за деньги всех и вся. Как его можно винить вообще в чем-то, если те, кого он покупает, добровольно продаются ему с потрохами.
- Что же тебя в нем так возмущает? – спросил Чак, силясь отогнать от себя хмель, который пытался овладеть его сознанием.
- Вот это и возмущает, - воскликнул Дон. – То, что он относится к людям как к жалким ничтожествам, посягая на все их чувства и понятия. Заплатил деньги, и ты свободен. Захотел, заплатил еще кому надо, и получил секретную информацию обо всем, чего только желает.
Здесь был явный намек как на Чака, так и на себя самого. Было похоже, что Дон испытывает глубокое презрение к себе самому, только не может этого осознать.
- Неужели же не видишь, что он пытается доказать всем, что за деньги можно купить все, и кого угодно?
- А разве в этом вина Жерара? – спросил Крейвен. – Разве он виноват в том, что все люди легко соглашаются на сделки с ним? Разве нас с тобой принуждали к этому? Впрочем, виноват, у меня как раз не оставалось выбора. Но ведь о себе самом ты сказал, что согласился на это ради денег. Получается, ты сделал сознательный выбор. Не продавайся, и тебя не купят. В мире потому деньги и решают так много всего, что сами люди охотно продаются. Ради денег готовы идти на все. А Жерар, он всего лишь пользуется этим, почему бы и нет.
Дон надолго замолчал. На его лбу отчетливо проявилась складка озабоченности. Взгляд потух, словно Слейден ушел в себя.
- Ты знаешь, - наконец сказал он. – Я вот все думаю, куда катится мир. Мы как в той песне «Поезд в никуда», идем в никуда. Посмотри сам, что мы оставляем после себя. Что оставляет после себя каждое поколение. Люди становятся все хуже и хуже, ради достижения своей цели идут на все. И чем это все закончится рано или поздно? Страшно становится.
- А как нужно жить? – спросил Чак. – Что делать, к чему стремиться? Как остановить этот поезд, катящийся в никуда?
- О, если бы я это знал, - с горькой усмешкой произнес Дон. – Я все чаще задаю себе этот вопрос, и не нахожу ответа. У нас с тобой нет детей. А что, если бы они были? Что они сказали бы о нас, что мы дали бы им, чему научили? Эх! – Дон в сердцах махнул рукой. – Все наше существование лишь суета. Все прах, да и мы сами прах. Ни на что доброе-то мы и не способны. Во всем ищем только выгоду для самих себя. А на других нам, по большому счету, глубоко наплевать. Порой, глядя в зеркало, я испытываю к самому себе такое отвращение, что и передать нельзя. А все равно, ничего не меняю, ни к чему не стремлюсь. Натура, что ли, у меня такая. Не желаю себя переменить, а лишь хочу потреблять. Вот и все мы так, идем в никуда.