Но надо сказать, что несколько песен он все же знает. Ту, что на заставке криминальной драмы, которую Джон иногда зовет посмотреть вместе с ним. Несколько попсовых песенок, играющих в супермаркете. Музыку, что Джон включает по радио или интернету.
— Что ж, давайте попробуем, — она берет с полки большую черную папку. В ней полно дисков, каждый в своем кармашке — Шерлок листает отделения, отыскивая музыку, знакомую достаточно хорошо, чтобы можно было спеть. Коллекция Джулии впечатляюще обширна и включает в себя даже малоизвестную инди-группу, знакомую Шерлоку только потому, что она базируется в Лондоне. Был раз, когда Джон купил их CD: не потому, что был фаном — просто из желания поддержать местные таланты.
Шерлок выбирает композицию «Это я» — дурацкую песенку из дебютного альбома Чарли МакДоннелла, одного из участников той группы, потому, что однажды уже исполнял ее — напевал под нос, рассматривая под микроскопом чью-то печень. Кажется, он знает, что делать. Джулия включает запись, и Шерлок слушает, вспоминая слова. Когда песня заканчивается, он нажимает кнопку повтора и делает глубокий вдох.
«Я — это ты», — начинает Шерлок. — «Ты — это я. И никого не надо нам. Все, что сейчас есть у меня… Я лишь тебе одной отдам…»
На удивление просто. Шерлок закрывает глаза и старается не думать; он позволяет музыке звучать в голове, заставляя рот открываться механически, без участия мозга. Кажется, трюк удается: он все еще слышит собственный голос.
Он останавливается после первого куплета. Цель достигнута — Джулия выглядит довольной.
— Пойте так часто, как только можете, — настаивает она. — Возможно, это не кажется прогрессом, но так вы простимулируете возникновение нейронных связей вблизи поврежденных областей, что впоследствии компенсирует нанесенный мозгу ущерб.
Шерлок кивает. Он знает не так много песен, но дома есть радио — возможно, он выучит несколько новых. Джону должно понравиться, что в их квартире зазвучит что-то, кроме скрипки.
Следующие десять минут проходят в их — ну, хорошо, в ее — рассуждениях на тему ожиданий от лечения. По идее, слова и предложения должны возникать подобно тому, как рождаются отложенные в памяти звуки и мелодии. Оптимальный график — ежедневные занятия. Начиная с завтрашнего дня, она может уделять по полтора часа времени — с 14-30 до 16-00. Шерлок соглашается потому, что она ему нравится и, конечно, потому, что это лучшая возможность снова научиться говорить.
— Посмотрим, получится ли добавить к вашему списку еще одно слово. «Шерлок», — она повторяет его имя, играя со звуками. — «ШЕР-лок. Шер-ЛОК. ШЕЕерЛок». Вот так.
Следующие десять минут она снова и снова произносит его имя, задавая определенный ритм и расставляя акценты: сперва низкий тон и мягкая «ш», затем следует подъем и понижение на «ЕЕер», далее добавляется «Л» и едва заметное ударение, и в конце концов все обрывается глухим окончанием -«ок». Это похоже на бред, но она продолжает повторять одно и то же: «ШЕЕерЛок», — и ему не остается ничего другого, кроме как имитировать звуки, чувствуя себя до смешного нелепо. Никогда еще его имя не звучало так абсурдно.
Но вдруг у него выходит. С каждым разом с ее подачи его имя слышится все менее странным, до тех пор, пока не превращается в мягкое, перекатывающееся на языке созвучие: «шЕрлок». Наконец они добиваются нормального звучания: возможно, его «Шерлок» чуть более мелодичен, чем нужно, но вполне презентабелен. Спустя момент он осознает, что может произнести собственное имя. Он научился. Оно не вернулось к нему как остальные слова — он сам заставил его вернуться.
Он чувствует себя так же, как тогда, когда произнес имя Молли: с одной стороны он рад прогрессу, с другой… Господи, ему за тридцать, а он вдохновлен тем, что научился выговаривать свое имя. Он жалок. Он жалкое подобие человека — и, судя по тому, как «быстро» продвигается дело, он больше никогда не заговорит снова.
Джулия замечает, что он притих, окунувшись в мысли, и мягко улыбается. Нет сомнений, она видит такую реакцию по сто раз на дню.
— Кажется, на сегодня достаточно. Как думаете?
Шерлок коротко кивает, его лицо и дыхание под надежным контролем. Он покидает кабинет, проносится мимо приемной и гордо вплывает в коридор, ища глазами притаившегося в ожидании друга — тот сидит поодаль, терпеливо разглядывая взятый со стойки журнал. Шерлок хочет домой, но его напускная сдержанность трещит по швам, и он уже не уверен, что не разрыдается в такси или, чего доброго, прямо на улице — так что вместо этого он сворачивает в сторону туалета.
Джон находит его плачущим напротив зеркала. Ничего не говоря, он заключает друга в крепкое объятие, забирая его дрожь и его переживания, не думая жаловаться и ни на секунду не теряя привычного самообладания. Шерлок прижимается к нему, уткнувшись лицом в плечо.
Даже успокоив рыдания, он не пытается вырваться, не уверенный, что сможет вновь посмотреть в глаза Джону. Джон не двигается и не подает виду, что сколько-нибудь озабочен тем, что случайные свидетели сцены подумают о его ориентации.
В конце концов, он сжимает плечи Шерлока, между прочим замечая: «После всего, что между нами было…»
Шерлок кивает; несмотря на напряженную атмосферу, Джон говорит абсолютно спокойно, позволяя почувствовать себя немного увереннее. Шерлок отстраняется и, стараясь не смотреть на друга, открывает кран, чтобы умыть лицо.
Они спускаются на улицу, и Шерлок ловит такси, вскинув руку в излюбленном имперском взмахе. Они садятся в машину, и Джон называет адрес. На полпути к Бейкер-стрит он, все же, спрашивает:
— Все паршиво?
Шерлок благодарен, что Джон дал шанс отойти от потрясения, чтобы он мог обдумать ответ на этот вопрос. Он качает головой. Кажется, все прошло неплохо: они поладили с Джулией, к тому же он добился прогресса. Но как вышло, что он, взрослый человек, гений детективного сыска, вынужден прибегать к посторонней помощи для того, чтобы произнести собственное имя?
Джон отвечает осторожной улыбкой.
— Все прошло… хорошо? — он боится ошибиться в предположениях. — Так ведь? Есть успехи?
Шерлок пожимает плечами. Он не знает, как рассказать об осознании собственной никчемности — с чего начать? Он раскисает на сидении, подняв воротник пальто и уставившись на затылок водителя.
Он собирается сидеть так до тех пор, пока в окне не покажутся очертания Бейкер-Стрит, но Джон кладет свою ладонь на его колено.
— Я знаю, ты чувствуешь себя ничтожеством, — он говорит тихо.
— Хотя, нет — даже не представляю, каково тебе. Но мы справимся, Шерлок.
Шерлок раздраженно фыркает. Уверенность Джона в его способностях не более, чем бессмысленное успокоение. Дело НЕ в способностях, и эта вера ведет в никуда.
Джон сжимает его колено и убирает руку.
— Ты не жалок, Шерлок, — он почти шепчет, и Шерлок оборачивается, изумленный.
«Ты читаешь мои мысли», — жаль, он не может этого сказать. Вместо этого он отвечает застенчивой, но осмысленной улыбкой, которую Джон тут же возвращает. Такси останавливается возле 221В.
Шерлок расплачивается кредиткой Майкрофта.
Поднимаясь по лестнице, они молчат.
========== Покажи что видишь ==========
Шерлок больше не может расследовать дела.
Но это не значит, что он не может их раскрывать; его талант к наблюдательности и дедукции не подвергается сомнению. Он просматривает утренние газеты, и уже в первую неделю близок к тому, чтобы распутать четыре дела. Близок, потому что не может допросить свидетелей или объяснить Лестрейду, какие доказательства тот отказывается замечать.
Он просыпается и сразу включает радио. Такой распорядок дня вгоняет в депрессию: никаких тебе полуночных экспериментов, расследований и погонь. Нет, ночью мы спим (иначе Джон снова начинает капать на мозг), а днем бодрствуем — так ведь принято? Ску-у-ука. Ах, да. Еще он ест, потому что делать все равно нечего. Джон доволен.