— У меня нет с собой моего календарика.
— Еще один вопрос, господин Штоккер...
— Что касается чека, то, мне кажется, вы неправильно себе представляете, как обстояло дело. Розалинда вовсе не была проституткой, уличной девкой, как вы, по- видимому, считаете, господин прокурор.
— Кем же она была?
— Иной раз мы только разговаривали.
— И за это вы потом оставляли ей чек...
— Я, конечно, задавался вопросом, каким образом Розалинда может все это оплачивать — хорошую квартиру, лососину, шампанское, известно, сколько все это стоит, и все эти книги, которые лежали у нее на кровати, и прочее.
— Что это были за книги?
— Я не такой уж интеллектуал.
— Вы считали Розалинду интеллектуалкой?
— Да, я бы так сказал.
— Относительно книг, которые лежали на кровати: у вас, господин Штоккер, было впечатление, что Розалинда Ц. читала эти книги, или они лежали просто так, для создания атмосферы?
— Я не понимаю вопроса...
— Почему книги лежали на кровати?
— Я тоже задавался этим вопросом.
— А о чем вы с ней разговаривали, господин Штоккер?
— О людях и вообще.
— Например, о господине докторе Феликсе Шааде?
— Нет.
— Никогда не упоминали?
— Я знал, что есть такой господин — доктор Шаад.
Попадаются свидетели, от которых никакого толка:
— Разве Розалинда Ц. выдавала себя за венгерку или вы просто считали, господин Шпицер, что дочь валлийца и уроженки Аппенцеля не может быть такой очаровательной?
— У меня в этом отношении нет никаких предрассудков.
— Знакомы ли вы с настоящими венгерками?
— Пожалуй, нет.
— Еще вопрос, господин Шпицер: пользуясь ванной, не замечали ли вы галстука — галстука, принадлежащего какому-то другому господину?
— Нет.
— И в прихожей тоже не видели?
— Нет.
— Вы знали о существовании господина доктора Шаада?
— Я думал, его зовут Цогг.
Ничего другого не остается, кроме бильярда. Конечно, я испробовал и кино, но редко досиживал до конца сеанса: не выношу сцен насилия.
— Вы тоже сказали бы, что обвиняемый и мухи не обидит?
Через тринадцать недель после оправдательного приговора я уже почти не волнуюсь, когда вижу, как прокурор вяло поднимает руку, прося разрешения задать новый вопрос свидетелю, — ему приходится ждать, пока я ударю по шару, и, если попаду, ждать, пока я обойду стол и, неторопливо изучив расположение шаров (к сожалению, опять придется бить из-за спины), снова ударю кием.
— Когда ваша сестра была замужем за Феликсом Шаадом, вы, значит, часто видели ее с заплаканными глазами?
— Да.
— Верно ли утверждение, господин Цогг, что Розалинда была мягкой и покладистой женщиной, готовой все снести от мужчины, если она его любит?
— Она умела быть покладистой.
— Когда вы видели ее заплаканные глаза, господин Цогг, вам не приходило в голову, что обвиняемый причинял Розалинде, вашей сестре, физические или моральные страдания?
Свидетель задумывается.
— Разве Розалинда никогда не рассказывала, что господин доктор Шаад болезненно ревнив, что он с трудом сдерживает себя, если она с кем-нибудь танцует, что он устраивает сцены, если она целый вечер проводит неизвестно где?
Моя сестра была очень скрытной.
Не следует вести никаких записей — в один прекрасный день тебя могут арестовать по ложному подозрению, и тогда прокурор зачитает:
— «Она мразь, мразь, даже если иной раз и не врет, а мразь не задушишь».
Свидетелям защиты нелегко:
— Господин Шаад спас мне жизнь.
— Каким образом?
— Не как врач... Я видел, как он кормит лебедей, и заговорил с ним, не будучи знаком. Я тогда еще учился в школе. Была суббота, я это помню, потому что потом у нас было общее собрание.
— Дождь шел в тот. день?
— Нет.
— А может, снег?
— Нет.
— Значит, это было не восьмого февраля.
— Да я этого и не говорил...
— Вам известно, господин Росси, что ложные показания караются тюремным заключением, в тяжких случаях — сроком до пяти лет, а сейчас это и был бы тяжкий случай: речь идет об алиби обвиняемого.
— Я и говорю только правду.
— Каким же образом господин Шаад спас вам жизнь?
— Могу только сказать, что вовсе не ждал этого, когда заговорил с незнакомым господином. Дождешься такого от взрослых! Это был первый человек, который не делал вид, будто знает все лучше всех.
— Господин Шаад вам представился?
— Он слушал меня.
— И таким образом спас вам жизнь...
— Да.
— Кормя лебедей...
— Если можно так выразиться.
— Господин Росси, речь идет об очень серьезном деле.