Горожанкин Владимир
Сирена и Оракул
Глава 1. Золотые глаза Оракула
Я поправил узел галстука, хотя в этом не было нужды, и еще раз пригладил идеально уложенные темные волосы. Сердце колотилось где-то в горле. Первый день стажировки в «Вечернем Оракуле» — самой зубастой, самой читаемой газете города. Мечта почти сбылась. Мои начищенные до блеска коричневые туфли тихо ступали по истертому линолеуму редакционного зала, пропахшего старой бумагой, кофе и едва уловимым запахом типографской краски. Черная жилетка поверх белоснежной рубашки и идеально отглаженные брюки в один цвет с жилеткой — я старался выглядеть профессионально, собранно, как человек, который знает, чего хочет. Хотя внутри все трепетало от волнения и предвкушения.
Главный редактор, мистер Хендерсон, грузный мужчина с вечно недовольным лицом и пятном от кофе на рубашке, едва удостоил меня взглядом. Он пробурчал что-то про «зеленых юнцов» и махнул рукой в сторону одного из самых больших столов в углу, заваленного стопками бумаг, старыми газетами и пустыми кофейными чашками.
— Морган, значит? Будешь у Фоули. Постарайся не мешать ей слишком сильно. И ради всего святого, не раздражай ее до обеда.
Фоули. Сирена Фоули. Легенда. Первая женщина во всем штате, получившая Пулитцера. Икона расследовательской журналистики. Мне предстояло учиться у лучшей. Я сглотнул, пытаясь унять дрожь в коленях, и направился к указанному столу.
И тогда я ее увидел.
Она сидела на краешке стула, словно хищница, готовая к прыжку. Все звуки ньюсрума — стук клавиатур, телефонные звонки, приглушенные разговоры — разом померкли. Она была…ошеломительна. Описание, которое я читал о ней, бледнело перед реальностью. Теплая, темно-коричневая кожа сияла даже в тусклом свете офисных ламп, создавая невероятный контраст с белоснежной блузкой. Пара верхних пуговиц была небрежно расстегнута, открывая взгляду ложбинку между пышными полушариями груди, обтянутыми тонкой тканью. Горчично-желтые брюки сидели на ней идеально, облегая сильные бедра и подчеркивая впечатляющую мускулатуру ног — было видно, что она не чужда спорту. Простой коричневый ремень перетягивал тонкую талию, делая ее фигуру похожей на песочные часы.
Ее волосы…густые, волнистые, невероятного, насыщенного темного цвета, были собраны в высокий небрежный хвост, открывая изящную линию шеи и волевой подбородок. Но глаза…о, эти глаза. Золотистые, с янтарными искрами, они смотрели пронзительно, будто видели тебя насквозь. В них читались ум, невероятная проницательность и что-то еще…какая-то усталая мудрость, приправленная цинизмом. Полные губы изогнулись в едва заметной, чуть насмешливой ухмылке. Она знала, какое производит впечатление. Она излучала силу и уверенность, которая заполняла все пространство вокруг.
И пока я стоял там, разинув рот, как последний идиот, мой мозг начал давать сбои. Все профессиональные устремления на мгновение испарились, вытесненные совершенно неуместными, но настойчивыми мыслями. В голове пронеслось что-то вроде: «Черт возьми, Морган, соберись!», но тело реагировало по-своему. Кровь прилила к лицу, а затем устремилась куда-то значительно ниже пояса, вызывая те самые «интересные желания», о которых не принято думать на рабочем месте, тем более в первый день, тем более рядом с живой легендой журналистики. Я восхищался ею — ее достижениями, ее репутацией, но прямо сейчас, глядя на нее, я восхищался и чем-то совершенно другим.
Она лениво подняла на меня свои золотистые глаза, окинула оценивающим взглядом с ног до головы, и эта ее ухмылка стала шире.
— М-да — протянула она низким, чуть хрипловатым голосом, от которого у меня по спине пробежали мурашки — а ты у нас чистенький. Прямо с иголочки. Рубашка белее снега, брючки без единой складочки. Даже туфли блестят. Скажи-ка, мальчик-красавчик, ты точно по адресу попал? Может, кастинг на роль в мыльной опере этажом выше?
Ее слова были пропитаны сарказмом, но голос звучал скорее забавляющимся. Я почувствовал, как щеки заливает краска.
— Я… Я Арториус Морган, мэм. Мистер Хендерсон сказал мне… что я буду вашим стажером — пролепетал я, чувствуя себя полным идиотом.
— Стажером? — она приподняла изящную бровь — моим? Очаровательно. И что же такой…холеный экземпляр забыл в грязном мире журналистики, где единственная награда — это язва желудка и хронический недосып? — ее взгляд снова пробежался по мне, и мне показалось, что она раздевает меня глазами, причем не в том смысле, о котором я только что думал, а скорее…препарирует.
Я собрался с духом. Пришел же я сюда не из-за ее внешности (хотя сейчас это казалось весомой причиной).