— Что будешь пить? — спросила Сирена, скидывая туфли и проходя к встроенному бару, который выглядел как часть футуристического арт-объекта. Ее вопрос прозвучал не как вежливое предложение, а как констатация факта — сейчас мы будем пить.
— Я…ничего, спасибо, — автоматически начал я, но осекся. Я посмотрел на нее — она стояла спиной ко мне, ее силуэт четко вырисовывался на фоне огней ночного города. В этой неформальной, как мне показалось, обстановке ее аура власти и контроля никуда не делась. Отказ показался мне неуместным, слабым, почти трусливым. Словно я снова проваливал какой-то негласный тест — то есть…я буду. Бурбон, если есть.
Единственный крепкий напиток, название которого я мог с уверенностью вспомнить из старых фильмов и книг.
Сирена медленно обернулась. На ее губах появилась откровенно насмешливая улыбка. Она тихо рассмеялась — короткий, сухой смешок.
— Бурбон? Морган, серьезно? Его же пьют только ковбои в третьесортных вестернах и фермеры в Алабаме после тяжелого дня в поле. — Она подошла к бару и достала два тяжелых хрустальных стакана — это же кукурузный дистиллят, грубый, прямолинейный, сладковатый, без единого намека на утонченность. Как можно пить эту микстуру, когда мир полон действительно интересных напитков? В нем нет тайны, нет глубины, нет…истории, кроме истории запретов и самогоноварения.
Она явно наслаждалась моим смущением и своим маленьким ликбезом. Ее цинизм распространялся даже на алкоголь. Она взяла другую бутылку, с темной этикеткой и незнакомым мне названием.
— Вот, попробуй это, — она плеснула в оба стакана янтарную жидкость. — Односолодовый. С острова Айла. Торф, дым, море и лет сто выдержки в старых бочках. В нем больше характера и сложности, чем во всем штате Кентукки. — Она протянула мне стакан — пей. И учись отличать настоящее от подделки. Не только в напитках.
Я взял стакан, пальцы ощутили приятную тяжесть холодного хрусталя. Аромат был сильным, необычным — действительно пахло чем-то дымным, йодистым, совсем не похоже на то, что я ожидал. Я сделал небольшой глоток. Напиток обжег горло, но потом оставил долгое, сложное послевкусие, которое я не мог сразу расшифровать.
Я подошел к огромному окну. Город лежал внизу, как россыпь драгоценных камней на черном бархате. Миллионы огней, миллионы жизней, историй, тайн. Я смотрел на это сверкающее море, чувствуя себя песчинкой.
— Красиво, правда? — тихо сказала Сирена, подойдя и встав рядом. Она тоже смотрела на город — миллионы людей. Каждый со своими страхами, желаниями, слабостями. Как думаешь, что ими движет на самом деле, Морган? Не то, что они говорят, а то, что заставляет их вставать по утрам и делать то, что они делают?
Она отпила из своего стакана, ее глаза блестели в полумраке комнаты, отражая огни города.
— Похоже, настала пора для еще одного урока. На этот раз — не про страх. Про кое-что поинтереснее.
Мы стояли у окна, тишина нарушалась лишь тихим гулом ночного города и едва слышным звоном льда в наших стаканах. Ее вопрос о мотивации людей повис в воздухе. Я пытался сформулировать какой-то умный ответ про потребности, амбиции, может быть, даже любовь или долг, но слова застревали в горле. Рядом с ней, с ее циничной проницательностью, любые банальности казались неуместными.
— Не знаешь? — она усмехнулась, поворачиваясь ко мне лицом. Ее глаза в полумраке казались еще глубже, еще темнее. — Не только страх, Морган. Есть кое-что посильнее. Желание. И власть. Возможность получить то, что хочешь, и контролировать тех, кто может тебе это дать. Или помешать. Это второй великий двигатель. И часто он работает в паре со страхом.
Она сделала шаг назад, к своему минималистичному столу, стоявшему посреди комнаты, как алтарь ее личной власти. И начала расстегивать блузку. Медленно, пуговица за пуговицей, ее пальцы скользили по шелку, а взгляд не отрывался от моего лица. Мое дыхание перехватило. Тот же трепет, что и в первый раз, но теперь усиленный алкоголем, интимностью обстановки и полным осознанием того, кто она такая, пробежал по моей коже ледяной волной, за которой последовал жар.