Она отошла от окна, села обратно за стол, но уже не так близко к ноутбуку. Взяла свою остывшую чашку кофе, повертела в руках.
— Да уж, мир — не майский луг с розовыми пони, Морган, — она усмехнулась, но уже без прежней горечи, скорее с привычной иронией — это скорее грязная арена, где гладиаторы в дорогих костюмах рвут друг другу глотки за место под солнцем. А такие, как мы…мы либо становимся частью представления, либо теми, кто подметает кровь и песок после боя. Иногда приходится совмещать.
Я молча кивнул. Ее цинизм был понятен, выстрадан. Но он отличался от моего собственного, более… функционального взгляда на вещи. Я видел грязь, видел несовершенство системы, видел, на что способны люди ради власти или выживания. Но я привык действовать внутри этой системы, выполнять приказы, достигать целей, минимизируя ущерб, насколько это возможно. Сирена же, казалось, смотрела на все это с высоты своего опыта и видела не просто отдельные проявления гнили, а саму суть механизма, перемалывающего людей.
— Ты так говоришь, будто выбора нет, — заметил я тихо, скорее размышляя вслух, чем споря — будто все предопределено: либо ты хищник, либо жертва, либо уборщик на арене.
Она вскинула бровь, изучая меня с новым интересом. Словно оценивала, насколько стажер способен выйти за рамки простого наблюдения.
— А разве не так, малыш Арти? — В ее голосе снова появились саркастические нотки, но теперь они были направлены не на меня лично, а на саму идею выбора — мы рождаемся с разными картами на руках. Кто-то с козырными тузами, кто-то с мелкой шестеркой. И правила игры пишут те, у кого на руках флеш-рояль. Ты можешь блефовать, можешь пытаться подсмотреть карты соседа, можешь даже попробовать передернуть…но в конечном итоге казино всегда в выигрыше. Вопрос лишь в том, сколько фишек ты успеешь урвать, прежде чем тебя выкинут за дверь. Или прежде чем ты сам поставишь на кон то, что терять нельзя.
— Возможно, — согласился я. — Но даже с плохими картами можно играть по-разному. Можно сбросить карты сразу. Можно пытаться вытянуть игру до последнего, надеясь на ошибку противника. Можно попытаться сменить стол. А можно…просто понять правила и играть так, чтобы минимизировать потери. Не обязательно рвать глотку или подметать арену. Есть и другие роли.
Я думал о своей прошлой жизни, о путях, которыми шел сам. Путях, которые привели меня сюда, на стажировку в газету — не самый очевидный выбор после… всего остального. Это тоже был своего рода способ сменить стол, попытаться сыграть в другую игру.
Сирена внимательно слушала, слегка склонив голову набок. В ее глазах мелькнуло что-то похожее на удивление.
— Минимизировать потери…звучит очень…прагматично, Морган. Почти по-военному. Неужели ты думаешь, что в мире больших денег, политики и компромата можно выжить, просто стараясь не слишком запачкаться? Это наивно. Грязь здесь повсюду. Она проникает под кожу, въедается в душу. Пытаешься минимизировать потери — теряешь хватку. Пытаешься играть честно — тебя съедают первым.
— Я не говорил про «честно», — возразил я. — я говорил про «прагматично». Понимать риски, оценивать последствия, выбирать меньшее из зол. Это не значит быть чистым. Это значит выживать и сохранять…какой-то внутренний стержень. То, что не позволит тебе окончательно превратиться в часть механизма, о котором ты говорила.
Она хмыкнула, отпила холодный кофе, поморщилась.
— Внутренний стержень…красиво звучит. Только вот когда на кону твоя карьера, твоя безопасность, а иногда и твоя жизнь, этот стержень начинает гнуться под очень странными углами. И ты внезапно обнаруживаешь, что готов на многое, лишь бы не сломаться окончательно. Лишь бы доказать всем этим Прайсам и Харрингтонам, что ты чего-то стоишь сама по себе — она снова посмотрела на меня, и в ее взгляде была смесь вызова и той самой усталости — так что да, стажер. Мир несовершенен. И люди в нем тоже. Я это приняла. А ты? Готов принять это, копаясь в чужих секретах рядом со мной? Или ты все еще веришь в розовых пони?
Вопрос был не праздным. Он касался не только ее прошлого или этого расследования. Он касался и меня, моего места здесь, рядом с ней. Я пришел сюда учиться ремеслу, но уроки оказались куда сложнее и опаснее, чем я предполагал. И главным уроком становилась она сама — Сирена, со своим цинизмом, своей болью, своей несгибаемой волей и той уязвимостью, которую она так тщательно прятала. Принять ее мир означало принять и ее такой, какая она есть. Со всеми ее шрамами и методами выживания.