Меня охватило смешанное чувство — досада, беспомощность и… да, где-то в глубине души, уязвленное самолюбие. Я хотел быть ее опорой, ее щитом, а она видела во мне лишь того, кто поддался страху. Но глядя на ее решимость, на этот огонь в глубине холодных глаз, я понимал, что спорить бесполезно. Она приняла решение. Она пойдет до конца, чего бы это ни стоило.
— Хорошо — сказал я глухо — завтра. Но я буду рядом. Каждую секунду.
Она едва заметно кивнула, не отрывая взгляда от планшета. Признание? Или просто констатация неизбежного? Неважно. Она сделала свой выбор. А я сделаю все, чтобы она не пожалела о нем. Пусть она отталкивает меня, пусть считает слабым. Я все равно буду ее тенью, ее невидимым стражем. Если страх — это роскошь, то я возьму эту роскошь на себя. За нее.
Тишина в пентхаусе после ее заявления стала густой, почти осязаемой. Решение было принято. Завтра. Точка невозврата будет пройдена. Слова были лишними, воздух между нами потрескивал от невысказанного напряжения — смеси страха, решимости и чего-то еще, чему я не мог подобрать названия. Взгляды встретились, и в этот раз стена ее цинизма дала едва заметную трещину. Или мне снова хотелось так думать.
Молча мы оказались в спальне. Не было ни слов, ни нежных прикосновений. Это было не проявление страсти, во всяком случае, не той всепоглощающей, сжигающей страсти, что иногда вспыхивала между нами раньше. Это было другое. Это было отчаянное столкновение двух тел, ищущих опоры перед прыжком в пропасть. Было в этом что-то горькое, почти трагическое. Словно мы пытались впитать друг в друга как можно больше тепла, жизни, ощущения реальности перед лицом надвигающейся неизвестности. Каждое движение, каждое касание было пропитано предчувствием финала, тихим прощанием без слов. Это была близость на грани отчаяния, попытка удержаться за единственное настоящее, что осталось в этом мире лжи и угроз.
Потом мы лежали рядом, глядя в потолок, на который падали отсветы ночного города. Тишина больше не давила, она стала пустой, выжженной только что пережитым моментом. Ее дыхание было ровным, мое — все еще сбивчивым.
— Знаешь — вдруг произнесла она тихо, ее голос звучал ровно, но как-то отстраненно, словно она говорила о чем-то давно прошедшем и неважном — я ведь сама тебя выбрала тогда. В стажеры.
Я повернул голову и посмотрел на ее профиль в полумраке. Ее глаза были устремлены в потолок.
— Выбрала? — переспросил я удивленно — я думал, стажеров распределяет редакция. Хендерсон…
Она издала тихий смешок, лишенный веселья.
— Хендерсон делает то, что ему говорят. Особенно, когда об этом просит человек, получивший Пулитцеровскую премию в двадцать шесть лет — она сделала паузу, словно смакуя воспоминание — когда у тебя есть такая блестящая безделушка и репутация стервы, которая может разнести полгорода ради хорошего материала, тебе позволяют некоторые вольности. Например, самой выбирать, кого ты будешь доводить до нервного срыва ближайшие полгода.
Двадцать шесть. Я и не знал, что она получила премию так рано. Это многое объясняло в ее поведении, в ее уверенности, граничащей с высокомерием.
— Так ты…прочитала мое резюме? Эссе? — во мне проснулся тот наивный стажер, которым я был когда-то, жаждущий признания.
— Не обольщайся, Арти — она повернула голову и посмотрела на меня. В ее глазах мелькнул знакомый насмешливый огонек — в тот день у меня горел дедлайн по сенаторскому скандалу, телефон разрывался, а Хендерсон притащился ко мне с этим дурацким списком стажеров и ныл, что ему нужно мое высочайшее одобрение. У меня не было времени читать ваши слезливые эссе о мечте стать рыцарями печатного слова.
Она чуть приподнялась на локте, ее волосы упали на плечо, скрывая часть лица.
— Я просто ткнула пальцем наугад в середину списка и велела Джорджу отдать мне этого… — она сделала паузу, подбирая слово — …счастливчика. И попросила больше не отвлекать меня от работы всякой ерундой.
Она снова откинулась на подушки.
— Так что не думай, что я разглядела в тебе какой-то скрытый гений или почувствовала родственную душу. Чистая случайность. Слепой выбор занятой и раздраженной женщины.
Я молчал, переваривая услышанное. Значит, все это — наше знакомство, наша совместная работа, то, кем я стал рядом с ней — все это результат случайного тычка пальцем? Какая-то часть меня была разочарована. Но другая, большая часть, чувствовала странное облегчение. Это было так похоже на нее — даже в таком судьбоносном, как оказалось, выборе не было никакой сентиментальности, только прагматизм и случайность.