Ее взгляд затуманился.
— Эмили…эта дурочка…так хотела отомстить. И ведь добилась своего. Только цена…Дэвис…старый трус…просто хотел дожить спокойно свой век — она встряхнула головой, словно отгоняя видения — коллатеральный ущерб…как говорят эти ублюдки в погонах. Необходимые жертвы на алтарь великой Правды — она снова горько рассмеялась — чушь собачья. Просто…грязь. Которую уже не отмыть.
Впервые я слышал от нее такие слова. Не циничные остроты, а отголоски…вины? Сожаления? Маска действительно дала трещину.
— Почему ты такая, Сирена?» — вырвалось у меня само собой — что сделало тебя…такой?
Она посмотрела на меня долгим, тяжелым взглядом. Казалось, она колеблется — захлопнуть ли снова дверь, оттолкнуть меня очередной колкостью, или…или позволить себе эту слабость. Алкоголь и одиночество сделали свое дело.
— Что сделало? — повторила она тихо — жизнь сделала, Арти. Этот гребаный город. И люди в нем — она снова наполнила свой стакан, ее рука слегка дрожала — ты пришел ко мне таким…чистеньким. Правильным. С горящими глазами. Верил в правду, в справедливость… — она усмехнулась — я тоже когда-то такой была. Давно. В прошлой жизни.
Она отпила виски, помолчала, собираясь с мыслями.
— Я была такой же, как ты. Голодная до историй, до правды. Готовая лезть в самое пекло. И я встретила человека…Виктор Харрингтон — она произнесла это имя почти шепотом, и я увидел, как тень пробежала по ее лицу — он был старше, влиятельнее. Увидел во мне…потенциал. Или просто свежее мясо, я уже не знаю. Он помог мне. Открыл двери, которые были закрыты для девчонки без связей. Дал первые большие темы. Научил…многому.
Она снова замолчала, ее взгляд устремился в темноту за окном.
— Я думала…я была так наивна…думала, что это просто наставничество. Что он видит во мне будущую звезду. А он…он просто готовил меня. Для себя. Для своих целей. Я была его проектом. Его…вещью — ее голос дрогнул, но она тут же взяла себя в руки — когда пришло время платить по счетам…цена оказалась именно такой, какой ты можешь себе представить. Он взял свое. Не спрашивая. Потому что считал, что имеет право. Потому что он меня «создал». Потому что в его мире это было нормой — использовать тех, кто слабее, кто зависит от тебя.
Она залпом допила виски.
— Это…сломало что-то во мне. Навсегда. Я поняла правила игры. Поняла, что доверие — это роскошь. Уязвимость — смертный приговор. И если ты не хочешь быть жертвой, ты должна стать хищником. Еще более безжалостным, чем они. Ты должна контролировать все и всех. Особенно мужчин. Особенно тех, кто кажется сильным или привлекательным.
Она повернулась ко мне, и в ее пьяных, затуманенных глазах я увидел отблеск той старой боли, которую она так долго скрывала.
— Поэтому я так с тобой поступила, Арти — прошептала она — когда ты появился…такой правильный, такой доверчивый…такой похожий на меня тогдашнюю…я увидела в тебе эту слабость. Эту наивность, которая привела меня к нему. И я испугалась. За тебя. Я не хотела, чтобы кто-то другой сделал с тобой то же самое. Чтобы тебя сломали, использовали, растоптали.
Она криво усмехнулась, слеза медленно поползла по ее щеке, оставляя темную дорожку на безупречной коже.
— И я решила…сломать тебя сама. Моим способом. Через контроль, через подчинение, через секс. Чтобы сделать тебя жестче, циничнее. Чтобы ты понял правила этой игры до того, как она тебя сожрет. Чтобы ты научился быть не жертвой, а оружием. Моим оружием — она провела рукой по щеке, смазывая слезу — это была…моя извращенная форма заботы, Арти. Моя попытка защитить тебя…от себя самой прежней. От этого мира. От таких, как Виктор Харрингтон.
Она посмотрела на меня, и в ее взгляде была мольба о понимании, смешанная со стыдом и вызовом.
— Я знала, что Хендерсон все понимает. Он видел…он был рядом тогда. Он единственный, кто знает всю правду. Он пытался меня остановить, когда я выбрала тебя…сказал, что я играю с огнем. Но я не послушала.
Она снова отвернулась к окну.
— Твой идеализм…он меня бесил. Напоминал о том, что я потеряла. Но он же…и притягивал. Как огонек в темноте. Может, часть меня надеялась, что ты…что ты сможешь остаться таким. Что не все еще потеряно. Глупо, правда?
Она уронила голову на руки, ее плечи затряслись в беззвучных рыданиях. Маска окончательно рухнула, обнажив под собой разбитую, одинокую женщину, запертую в золотой клетке своего успеха и своего прошлого. И глядя на нее, я чувствовал не злость, не обиду за то, как она меня использовала. Я чувствовал острую, пронзительную жалость. И странное, теплое чувство…благодарности? За эту изломанную, жестокую, но все же попытку защитить. За то, что она, пусть и таким диким способом, пыталась сделать меня сильнее.