Мария грустно улыбнулась:
– Ты пришел ко мне за ответами. Я вижу, что скоро твоя жизнь круто изменится. Я хочу попросить тебя… – Мария сделала паузу и пристально посмотрела на собеседника. – Береги ту женщину. За ней будут охотиться многие существа как из нашего мира, так и за завесой. И ради нее ты нарушишь запрет чистоты брака.
Константин встал и отошел к окну:
– Не могу в это поверить, – немного помолчав, сказал он.
– Я тоже, Константин. Ведь эта женщина – моя внучка. – И Мария смешала карты.
Константин повернулся, поймал ее взгляд, долго всматривался и, будто что-то прочитав, мгновенно исчез из комнаты. Двигался он гораздо быстрее обычного человека, и Мария, не успев ничего заметить, услышала только треск комнатной двери, которая не выдержала яростного удара и вылетела из петель.
– Бабуль, все в порядке? – донеслось из глубины квартиры.
Мария громко ответила:
– Да, не волнуйся! – И продолжила сидеть за столом. Сидела долго. Смотрела в окно, нервно постукивая пальцами по столу. Затем покачала головой, словно отвечая своим мыслям, схватила мешочек с рунами и вытащила одну.
Она так вцепилась глазами в камешек, будто желала изменить изображенный символ. Но все осталось неизменным. Часы тихо пробили десять вечера.
– Ну, нет так нет, – пробормотала женщина себе под нос. Оставила карты и руны как есть и пошла за сломанную дверь, к внучке.
На следующий день утром она провожала внучку на работу:
– Дорогая, отдай этот конверт на стойке регистрации отеля «Англетер». Скажи, что для постояльца номера восемьдесят восемь от Марии.
Внучка впрыгнула в туфли, накинула пальто на плечи – стоял конец апреля – и забрала конверт из рук бабушки.
– А кто вчера был? – спросила она, снимая с крючка ключи и резко дергая молнию на сумке. – Не похож на обычных твоих гостей. Да и гадать для всех ты давно перестала.
Мария смотрела на внучку: из-под полы пальто выглядывало все то же платье насыщенного зеленого цвета. Щеки разрумянились от сборов и утреннего чая, прядь выбилась из косы. Они стояли в типичном длинном коридоре четырехкомнатной коммуналки, которую Мария чудом (а им ли) сохранила в своей собственности после революции.
– Это был старый знакомый. Мы давно не виделись, и он попросил меня погадать… – Мария вздохнула, протянула руку и распахнула дверь перед Арьей. – Беги, а то опоздаешь. Ильинична опять мне позвонит, жаловаться будет.
Арья звонко чмокнула ее в щеку и побежала по лестнице. Мария долго не закрывала дверь, слушала, как стучат по плитке парадной каблучки. После громкого хлопка входной двери она, будто очнувшись от задумчивости, закрыла дверь в квартиру.
Тяжело ступая, она медленно вернулась в свою комнату. Ярко светило солнце, и на фоне прямоугольного окна черным пятном виднелся мужчина.
Мария без удивления взглянула на гостя и проворчала:
– Двери, конечно, не для твоего величества сделаны. Ты лучше по стенке запрыгнешь средь бела дня.
Мужчина улыбнулся: его резкие черты лица смягчились, серые глаза на мгновение перестали быть жесткими и холодными.
– Я просто хотел увидеть тебя без лишних свидетелей. – Мужчина, казалось, пытался поймать взгляд Марии, но она притворилась, что ей необходимо смотреть под ноги, когда она идет к своему любимому креслу.
– Времена, когда эти слова заставили бы меня покраснеть, давно прошли. – Мария со вздохом опустилась в кресло.
– Не думаю, что моя двусмысленность заставила бы тебя покраснеть и в молодости. – Константин развернулся и, казалось, одним движением преодолел расстояние от окна до второго кресла. – Я починил дверь, – кивнул он, располагая свое кресло подальше от солнечных лучей.
Мария ничего не ответила, а лишь задумчиво посмотрела на его работу: дверь из темного дерева с ветвистыми узорами выглядела вполне себе целой.
Мужчина застыл в кресле напротив нее. Ему удивительно шло находиться в ее старенькой квартире времен императорской России. Он был одет в те же вещи, что и вчера, но рядом с ножкой кресла Мария увидела черный кожаный саквояж.
– Ты разве не должен быть в больнице? – спросила она гостя, оттягивая серьезный разговор.
Константин пожал плечами и снова попытался встретиться с ней взглядом. Через минуту, смирившись, он произнес:
– Сказал, что простудился.