Гарпия, по поверьям, могла ответить на любой вопрос, если ты дошёл до неё. Бесчисленные путешественники принялись стирать ноги в кровь в попытках отыскать дочь Высших.
Лев, последний из Посланников, создал крошечную змейку. У неё не было сил для защиты мельницы, она не могла толкать колесо или что-то говорить. Но в зубах её было достаточно яда, чтобы из укрытия нападать на безумцев, решивших навредить Гарпии или Колесу.
Посланники, собравшись вместе, установили мельницу под тугими струями водопада. Их могучие крылья взбивали воздух, как пену, и океан принимал белый окрас от брызг.
Мир наконец пришёл в движение.
Правосудие [XI]
У Правосудия не было иного имени. Не было семьи, возлюбленных, друзей или врагов. Не было ни дома, ни сил, чтобы встать со своего трона. Не было также и слабости, чтобы отложить весы и карающий меч.
У Правосудия не было пола. Иногда это был он, иногда — она. Всё зависело от выбранного аватара, несущего волю вездесущей, всезнающей силы.
У него не было ничего. Даже хвост, — тайная гордость большинства русалок, — у Правосудия напоминал помесь с человеческими ногами: два раздвоенных отростка в чешуе, с полноценными плавниками на концах. Некрасивая чешуя была тёмной, болотно-серой и на свету отдавала в ржавчину.
К нему старались не обращаться без по-настоящему веского повода. Ссоры и мелкие склоки решались самостоятельно или при помощи Королей, но ни в коем случае — у Правосудия. Потому что результат его суда был непредсказуем: даже если ты полностью уверен в своей правоте, оно могло наказать тебя, если посчитает это необходимым. Иногда на его суде все оставались в выигрыше, в другое время каждый получал по заслугам. Плети, пытки, боль… или неожиданное богатство, исполнение любого желания, любовь всей жизни.
К нему приходили не только для решения спорных вопросов, но и для прошений. Кто-то умолял о забытьи, другие требовали сокровищ «за пережитые трудности». Правосудие слушало. Решало. Наказывала и одаривало.
И только одной просительнице оно не могло ничего дать.
— Разве это справедливо? — спрашивала русалка, приходящая к нему почти каждый день. — Скажи мне, Правосудие! Это справедливо?!
У русалки были тёмные волосы и глаза, красные от сохранённых слёз. В море нельзя было даже выплакаться — мешала и без того солёная вода.
— Верни мне её! — просила, требовала, умоляла, скулила темноволосая. — Верни, не она должна была стать тобой! Не она должна была нести твою волю, а её сестра! Сестра сбежала, ты знаешь, но при чём тут она?!
Правосудие меняло свой облик раз в несколько сотен лет. Русалочьи тела, хоть и были крепче человеческих, всё же быстро изнашивались от его силы. Из-за этого приходилось выбирать новых аватаров и занимать их вместилище.
Чаще всего это воспринимали как честь. Иногда же, — как и в этот раз, — будущие аватары противились своей судьбе и пытались отсрочить принятие его духа.
Сестра его нынешнего аватара, выбранная воплощением задолго до рождения, сбежала с церемонии. Но маятник уже качнулся, и Правосудие было вынуждено выбрать себе другое вместилище. Наиболее похожую и по духу, и по крови.
— Верни её! — рыдала без слёз русалка, не знавшая жизни без её нынешнего нечаянного аватара. — Верни! Ты нарушаешь собственные законы!
Правосудие молчало.
Оно не могло ничего сделать. Даже если бы оно оставило своё нынешнее тело, ничего бы не вышло: душа его аватара давно ушла на перерождение.
Повешенная [XII]
Как-то давно, ещё лет двадцать назад, мой отец вернулся с рыбалки с на диво чудным уловом: он поймал русалку.
Сверху она была как обычная женщина, снизу – рыба с синей чешуёй. Плавник на конце хвоста оказался твёрдым и мягким одновременно, очень пластичным, сильным и острым. Русалка, пока мужики её вязали, этим самым плавником трём парням горло вскрыла.
Она была такой красивой и нереальной, что дух захватывало. Это была абсолютно неземная красота, русалка казалась мне не просто мифическим существом, но чем-то совершенно иным. Она не должна была существовать, вот насколько она была красива.
Деревенские подивились улову, да хотели отпустить. В умах старожилов ещё были древние сказки про духов моря, ундин и прочих странных тварей, живших на дне океана. Но мой отец, двадцатилетний тогда юноша, был служителем иного бога, так что над предложением жителей он только посмеялся.