Он забрал его.
И её, только немногим позже — она наложила на себя руки.
— Не убивай! — требует юный тритон, загораживая собой едва дышащую русалку, что явно тяжело больна. — У нас ещё столько впереди, это всего лишь обычный кашель! Не убивай её, её время ещё не пришло!
Нет, её время пришло. А вот его — ещё нет. К нему он придёт намного, намного позже.
— Не убивай её, — просит старая русалка, такая древняя, что практически рассыпалась от лёгкого течения, — возьми лучше меня. Пусть живёт.
Он приходил за старухой, а не за её молодой внучкой. Старая ушла с ним с широкой улыбкой и лёгким сердцем.
— Убей меня! — кидается на него явно сошедший с ума. — Убей!
Это нетипичный случай. Но — нет. Всему своё время, всему свой час и минута. И время этого отчаявшегося ещё не пришло.
Он всегда следует правилам. Ну… почти всегда.
— Добрый день, мой старый друг, — улыбается ему старик-отшельник, когда Смерть появляется рядом. — По мою ли ты душу?
Он качает головой. Нет.
— Ясно, мой старый друг, ясно. Так ты пришёл, чтобы отдохнуть? Тогда, пожалуй, я расскажу тебе о том, как пересекал во-он ту подводную гору. И как чуть не сварился в магме. Интересно?
Он кивнул. Интересно.
Отшельник говорил и говорил, а Смерть медленно вёл своего келпи вслед за ним. Старик рассказывает о горах, магме, о непослушном посохе, о смешливых русалках и их мечтаниях, о быстрых и неаккуратных морских хищниках. Он говорит о жизни, которую Смерть из-за собственной природы никогда не видел и не знал.
— Как тебе история, мой старый друг? Захватывает дух, разве не так? Ох, в мире ещё столько всего увлекательного!
Смерть улыбается, но из-за капюшона этого не видно.
Только этот старик называл его старым другом. И по этой причине он всё ещё жив; будет жить, пока сам не попросит о том, чтобы уйти.
Но это будет нескоро. В конце концов, их путешествие только начинается.
Преображение / Умеренность [XIV]
Из одного сосуда в другой, из другого в первый, потом повторить. И снова. И снова. И снова, пока переливаемая жидкость из прозрачной не станет ядовито-зелёной — тогда готово к употреблению. Можно есть, пить, смазывать, купаться, добавлять в ванные или просто в воду. Можно мыть волосы, можно… да много чего можно, всё равно подействует. Только вот как?
Важный вопрос, на самом деле.
У русалки уже было несколько не слишком удачных экспериментов. После первого появилось маленькое, недоразвитое крылышко — всего одно, на нём нельзя было летать, зато плавать оно мешалось ужасно. Да и ощущать, как намокают перья, ей не нравилось.
После второго зелья огромный, пышный русалочий хвост истончился и укоротился, став похожим на обрубок. Плавники на конце загнулись и закостенели так, что шевельнуть ими было нереально. Слишком тяжело. Хорошо ещё, что из-за крылышка русалка научилась передвигаться на мелководье и охотиться там же. Иначе умерла бы от голода из-за полной невозможности плавать.
Третий эксперимент сделал её кожу золотой. В прямом смысле, из тяжёлого металла. Проткнуть её стало несколько тяжелее (но всё ещё реально, стрелы представляли опасность, как и мечи), а на солнце она блестела… ужас. Пришлось учиться жить с вечно полуприкрытыми веками — иначе чувствительные, привыкшие к мраку глубинных вод глаза резало от блеска.
Русалка поболтала яркую жидкость во флаконе и, хмыкнув, выпила всё одним большим глотком. Терять всё равно уже было нечего: она не дитя океана, не человек, не птица… так, неведома зверушка.
Интересно, в этот раз преображение будет удачным или ужасным?
Проклятый / Дьявол [XV]
О том, что в глубокой расщелине живёт проклятый, знал каждый. Как и о том, как это порождение бездны выглядит: рога на лысой голове, огромные острые уши, разделённый надвое хвост и чёрные, ни на что не годные крылья за спиной. Взгляд у него был недобрый, багряно-красный, без зрачков или радужки; ухмылка злая, но насмешливая — ну же, русалочка, что же ты хочешь от несчастного проклятого?
Все знали, где он живёт и чем занимается. Что травит воду там, где он находится, что под водой у него горит хладный огонь, что если придёшь к нему, то можешь и не вернуться обратно.