Очнувшись, Григорий Ефимович не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.
Прошло не меньше получаса, прежде чем силы вернулись к нему. Государь стоял смущенный, а у государыни лицо светилось, как у Магдалины, узревшей Христа.
Заговорили о чуде исцеления, о черных оккультистах, передавших старцу силу гипноза. Останется она при нем, пока белые оккультисты не снимут.
— Интересно, каким образом он приехал? — спрашивал дворцовый комендант. — Ведь поезда в то время не было.
— Он не поездом прибыл, а в автомобиле.
— Так ведь ему отказано в казенном автомобиле.
— Это был автомобиль графини Витте.
— А!.. Вот откуда ветер дует!
Спиридович рассказал, как родители Вырубовой, оповещенные о катастрофе, застали дочь лежащей в маленькой сторожке, куда ее перенесли после того, как вытащили из-под колес вагона. Там она кричала от невыносимых болей и часто поминала отца Григория. Но мать слышать о нем не хотела, торопила, чтобы Аню как можно скорей перевезли в Царское Село.
Распутин узнал о несчастье наутро. Сообщила и предоставила свой автомобиль графиня Витте.
На третий день старец явился снова навестить больную.
— Слышали? Слышали? — возмущались петербургские дамы. — Вошел в палату, а Вырубова голая лежит! Бесстыжая!..
Аня поправлялась тяжело и капризно. Жаловалась на сестер, что переворачивают грубо, что княжна Гедройц хочет ее смерти.
Просила государыню молиться, дабы Господь прибрал ее скорей.
На несчастье с Вырубовой Александра Федоровна смотрела как на испытание свыше и терпела все.
Отцу Григорию очень хотелось благословить раненых офицеров. Он попробовал зайти к ним в палату, но со всех коек закричали:
— Пошел вон, мерзавец!
Визиты его сделались реже.
А в Петербурге на Гороховой — шумные вечеринки с гитарой, с топотом, с женским визгом.
Наутро Вырубовой посылалась телеграмма: «Хотя телом не был, радуюсь духом, чувство мое, чувство Божие».
Явился красивый мужчина средних лет. Не говоря ни слова, снял бобровую шапку и шубу, бросил на диван, взъерошил волосы и, устремив на Дуню взгляд, от которого та попятилась, начал демоническим голосом:
У Григория Ефимовича глаза сощурились. Одни щелки. Хлопнул себя по бедрам.
— Ах, милай! Да до чего же ты!.. Вот люблю!.. Дай обниму!..
Крепкий запах вина усилил его любовь к незнакомцу.
— По сродству душ, Григорий Ефимович! По сродству душ!..
— Вижу! Вижу!.. Сила твоя в духи!.. Да кто ты такой?
— А вот и нехорошо, что спросил. Надо было без визитной карточки. Впрочем, изволь: артист императорских театров Мамонт Викторович Дальский.
— Артист? Ах, милай! Да я и сам артист. Во как!.. Дуня, чего стоишь? Поворачивайся!
— Чаю прикажете?
— Вот дура! Ты нам такого, чтобы душа веселая была!..
Бобровая шапка и шуба дотемна дожидались в прихожей хозяина, а вечером оба артиста шумные, веселые вышли из кабинета и уехали на рысаке. Исчезли бесследно.
Готовилась новая поездка в Ставку. В такие дни начальник охраны, полковник Спиридович, был величайшим мучеником.
Обойти оба поезда, заглянуть под каждый диван, проверить людей и необходимые бумаги, соединиться по телефону со всеми начальниками станций намеченного маршрута, и среди такой суеты — в полной парадной форме — свиты его величества генерал-майор Адрианов, московский градоначальник.
— Чем вызван такой внезапный приезд, ваше превосходительство?
— Ах, я знаю, вам не до меня. Но ради Бога, не оставьте без доброго совета. Хоть и и был уже на докладе у министра и получил согласие испросить аудиенцию у государя императора, но что-то подсказывает, что должен прежде посоветоваться с вами.
— Рад служить.
— Видите, Александр Иванович, дело тут такое, что не знаешь, как к нему приступиться. Все было бы ничего, не будь такой широкой огласки. Вся Москва только и чешет языками… Слышали, может быть?
— Никак нет.
— Ну приехал, ну погулял, ну и что такого?.. Была некоторая непристойность, так мало ли чего не бывает? Не звонить же об этом с Ивана Великого.
— Ваше превосходительство, говорите, непристойность была?
— Да как вам сказать? Мало ли когда человек подвыпьет? Да ведь и то верно, эти цыганки сами паскуды порядочные… Если б кто другой вместо Григория Ефимовича, так и разговоров бы не было. Составили бы протокол, и вся недолга. А тут ведь шумят и шумят…